— Правильно… всё правильно.
Капитан говорил вроде бы благодушно, но чувствовалось: задумался глубоко, и думы те вовсе не из весёлых.
— Завтра, разберёмся завтра. И с вами тоже. — Шеймус пригрозил солдатам пальцем. — Пока что отложим и наказания за глупость, и поощрения за отвагу. Я решу, кто чего достоин. Сейчас нам тут одно осталось… десятник ваш мёртв, светлая память. Из того, что вы с Бенедиктом рассказываете, ясно: командир у десятины всё это время был. Плохой или хороший, но был.
По лицу Игги не прочиталось, воспринял солдат эти слова добрым или дурным знаком. Было заметно лишь крайнее волнение, и Ангус парню даже посочувствовал. Лет двадцать назад он сам влипал во всякие истории… Держать за них ответ перед командирами неприятно.
Слова капитана лились протяжно.
— Значит, так и быть. Жалую тебе чин десятника, Игги. Только не обольщайся: эта история ещё не закончилась. Ни для тебя, ни для остальных. Да это и не поощрение. Ты втравил людей в скверную передрягу: тебе и нести за них ответственность. Всё по-честному.
Игги нравился Ангусу, а лишний раз возражать капитану при солдатах — плохо, но сейчас гвендл не мог промолчать:
— Десятником у Бенедикта — без плаща?
— С плащами разберёмся потом. Когда будем покидать город. Плащами, знаешь ли, нынче много трупов накрыто… Ладно. Давайте, с глаз долой! А ты, Бенедикт, выпей с нами. Ты отвратительно трезв.
Убраться с глаз капитана солдаты были счастливы — след простыл тут же. Бенедикт более приятное распоряжение командира тоже исполнил немедленно. Офицеры подняли кубки — а после Шеймус поднял важную тему.
— И где же визирь? Так громогласно объявили о его приезде… и пропадает до сих пор. Я всё жду скандала насчёт… ситуации, сложившейся вокруг семьи Камаля, а скандала нет. Даже обидно. Где он, Ангус?
Несмотря на то, как старательно лейтенант предавался увеселениям, о своих обязанностях он помнил и ситуацией владел. Вытерев рукавом квадратный подбородок, Ангус ответил:
— Сиськи мнёт.
— Чьи?
— Да нет… я это… ты знаешь, как называется… фигурально, вот. Визирь увлёкся похвалами своему дерьмовому войску. Да какими-то их делам-просьбами. И в храм его понесла нелёгкая: грехи замаливать, что ли? Чудак. Вообще-то, мне кажется, он нам это… ну… даёт время. Вот. Думает, что мы всё-таки разберёмся сами.
— Ну и очень напрасно он так думает. Выгребную яму-то вычистили, но подтирать ему зад — уже перебор.
— Так вроде мы и обещали подтереть?
— Не-а, Ангус. Не обещали. Перед штурмом я специально задал ему вопрос насчёт семьи Камаля. И что ты думаешь? Ничего конкретного он из себя не выдавил. Промямлил насчёт «ожиданий», но его ожидания — его проблемы. Я обещал Джамалутдину только одно: моя рука не дрогнет. Но что этой рукой делать? Нужен приказ, а визирь не решился отдать его напрямую. Смотри: вот я держу кубок, и рука ничуть не дрожит. Получается, я не лжец.