В этот день Эля принимала гостей. Собственно, все они были Никитины друзья. Эля перезнакомилась с ними в период ухаживания и в первое время после свадьбы. Никита ненавидел семейные приемы — Элино тщеславное кривляние превращало их в пытку. Как-то она, основательно выпив, выбежала к гостям голая. После этого стриптиза Никита Владимирович стал охладевать к жене. Он много раз пытался выяснять отношения, но все выяснения и уговоры кончались безобразным криком, истерикой, слезами…
Эля постоянно скучала. Их совместная жизнь казалась ей серой, тоскливой, однообразной. Она вечно упрекала мужа: «Тебе ничего не надо — лишь бы лежать на диване, задрав ноги!» «Я же хожу на службу», — лениво возражал он. Черт знает чего она хотела — славы, шума, всемирного признания… В сущности, она была права — надо же было ей попасть в круг людей, которым ничего не надо! Но делать было нечего — она привыкла и к этим людям, и к самому Никите. Мужа она ценила за его покладистость, доброту и приличную зарплату. Любить же его она никогда не любила. Хозяйства не любила тоже и делать толком ничего не умела. Единственное, чего ей удалось достигнуть за два года их брака, — это стать хорошей любовницей одного, оставаясь при этом плохой женой другого.
Никиту Элины интрижки мало беспокоили. Семейная жизнь не получилась, это было ясно, но ломать ее не имело смысла — сразу возникла бы куча неприятных кляузных проблем — разводиться, менять квартиру и тому подобное. Иногда Хрящу становилось обидно за всю эту бессмыслицу — в те моменты, когда ненадолго возвращалась былая любовь. Но случалось это реже и реже. А вообще — их семейному счастью могли бы позавидовать многие — они жили тихо, без скандалов, заботились друг о друге.
Но в этот день Никита вышел из себя. Он пришел домой поздно, хотел сразу лечь спать, а тут — гости, шум, полным-полно народу. И вдруг на него нашло: ни с кем не здороваясь, он прошел к себе в комнату, разделся и лег в постель. Но, полежав минут десять, он снова встал, оделся, позвал Элю. Взглянув на него, она не на шутку испугалась: «Что с тобой, ты весь белый?» У него тряслись руки, по лицу ходили желваки…
«Ничего особенного, просто я смертельно устал и хочу наконец отдохнуть. Скажи им, чтобы они все сейчас же ушли».
«Хорошо». Она вышла из комнаты, выразительно пожав плечами — очередная прихоть, истерика, дурь.
А он все ходил по комнате, беспрестанно вопрошая: «Господи, за что? За что меня так мучить? В чем я провинился перед Тобой? Что же мне теперь делать? Как жить?» Он кинулся на кровать, закусил подушку, чтобы не разрыдаться в голос. Вошла Эля.