Только часть правды. Необходимая часть, которая сохранит их шаткое равновесие. Она никогда не узнает о его обмане.
Габор успокоился и взял себя в руки. Холод наконец проник в голову, очищая разум. Он наклонился, поднял с пола свечи и зажег их. Зажег почти все, которые увидел, чтобы прогнать ужас и смерть, чтобы Олеся почувствовала себя защищенной. Но золотистый свет не успокаивал. Наоборот – он высветил все тени, которые следили за ними из грязных, опутанных паутиной углов.
– Ты говорила, что в твоем мире ведьмы существуют только в сказках, что они вредят людям и… едят детей. В моем мире все не так. Люди боятся ведьм. Адрианна, например, всегда пыталась куда-нибудь спрятаться, если Бражена приходила в замок. Но ведьм и уважают. Потому что они… они кто-то вроде посредников.
Олеся куталась в его плащ, выглядя такой маленькой и беззащитной. В горле встал ком нежности. Он обязан ее защитить. Обязан.
Она вдруг начала вырисовывать пальцем узоры на пыльном столе. Нахмурив брови, неуверенно переспросила:
– Посредников?
– Да. Между людьми и демонами.
Ее голубые глаза стали ярче. Они удивленно расширились, а рот соблазнительно приоткрылся. Габор снова проклял себя. В такой момент он думает о том, для чего созданы ее губы. Сумасшествие какое-то.
– Зачем людям и демонам посредник?
А вот это уже опасный вопрос. Он был почти уверен, что Олеся не поверит ни единому слову лжи, которой веками он и ему подобные пичкали народ Бергандии. Лжи, которая скрывала постыдную правду. И именно эту правду Олеся никогда не должна узнать.
Габор еще никогда так тщательно не подбирал слова. Обычно он молчал, давая возможность другим закапывать себя ворохом лжи. А теперь сам оказался в плену тысячи грязных секретов.
– Когда-то демоны раскрыли ведьмам многие из своих секретов.
– Зачем?
На секунду Габор замялся:
– Никто не знает. Возможно, чтобы ведьмы совращали тех, кто хочет заключить сделку.
Олеся вскочила со стула. В тесном пространстве дома она остановилась напротив. Их разделяли какие-то сантиметры, жалких полшага. Протяни он руку, и сможет коснуться ее, скинуть с головы капюшон и зарыться пальцами в шелковистые волосы. Намотать на кулак. Притянуть к себе.
Он не должен был привозить ее сюда.
– Я же вижу, что ты мне врешь. Никто, может, и не знает, но тебе известно. Так?
Габор сжал челюсти. Почему она не может довольствоваться тем, что он ей говорит? Почему ей необходимо ворошить грязные подробности прошлого?
Он знал, как ее остановить, и ненавидел себя за то, что собирался сделать.
– То, что мы с тобой спим, не значит, что ты меня знаешь.