– Что молчишь? – спросила она, презрительно сузив глаза.
Бесполезно было просить ее вести себя приличнее в присутствии Брайана. Бесполезно. Все бесполезно.
– Повторяю: если он придет, я попрошу его уйти. И он уйдет как миленький.
– Тогда я подам на развод.
Вик чуть улыбнулся.
– Не веришь? А я подам, – заявила она. – И вообще, я готова принять твое предложение об алиментах. Помнишь?
– Помню.
– Я жду.
Она стояла, уперев руки в бока, расслабив длинное тело и набычившись, как всегда в ссорах, словно зверь перед схваткой.
– С чего бы это? – спросил Вик, прекрасно понимая, с чего это. По позвонкам снова пополз холодный ужас.
Мелинда молчала.
– Из-за мистера Камерона?
– По-моему, он намного лучше тебя. Мы с ним прекрасно ладим.
– В жизни важно не только ладить, – быстро сказал Вик.
– Это упрощает жизнь!
Они уставились друг на друга.
– Ну что, поверил? – сказала Мелинда. – Да, Вик, я хочу развода. Ты же сам меня недавно спрашивал, помнишь?
– Помню.
– И твое предложение еще в силе?
– Я никогда не отказываюсь от своих слов.
– Значит, мне нужно подать на развод?
– Так принято. Можешь обвинить меня в супружеской измене.
Она невозмутимо взяла с коктейльного столика сигарету и закурила. Потом ушла к себе, но тут же вернулась:
– Какие будут алименты?
– Я же обещал тебе щедрое содержание. Оно и будет щедрым.
– Сколько?
Он заставил себя прикинуть сумму и сказал:
– Пятнадцать тысяч в год? Тебе не придется тратиться на Трикс.
Мелинда задумалась. Пятнадцать тысяч в год означало, что Вик не сможет каждый год печатать столько книг, что придется расстаться со Стивеном или урезать ему зарплату – на что Стивен, пожалуй, согласится. Из-за каприза Мелинды Стивену и его семье придется сесть на скудный паек.
– Я согласна, – наконец сказала она.
– К тому же Камерон не бедствует.
– Он замечательный! Настоящий мужчина, – ответила она, как будто он отозвался о нем уничижительно. – Значит, решено. В понедельник я всем займусь. – Она кивнула и снова ушла к себе.
Чуть погодя вернулся Брайан, и они с Виком пошли во флигель, отбирать шестьдесят стихотворений из ста двадцати в рукописи. Брайан разбил стихи на три группы: самые любимые, просто любимые и остальные. По большей части он писал о природе, на метафизические и этические темы, что роднило его поэзию с одами и эподами Горация, – правда, Брайан извиняющимся тоном сказал, что не любит Горация и не помнит его стихов, поскольку предпочитает Катулла. Любовная лирика Брайана была полна страсти – платонической, более или менее экзальтированной – и изысканна, как у Донна. Его стихи о Нью-Йорке впечатляли меньше, но Вик решил для разнообразия включить в книгу одно или два. В то утро Брайан легко поддавался уговорам, пребывая в приподнятом, экзальтированном расположении духа, и у Вика несколько раз возникало чувство, что Брайан его не слушает. Однако же, когда Вик предложил красновато-коричневый цвет для суперобложки, Брайан очнулся и возразил, что лучше сделать ее бледно-голубой, особого оттенка. На прогулке он нашел скорлупку птичьего яйца, именно того цвета, который хотел для суперобложки. Он сказал, что цвет для него очень важен. Вик бережно спрятал скорлупку в ящик стола, а потом описал виньетки, которые предлагал разместить на страницах: перо, травинки, паутина, кокон бабочки-мешочницы, и это Брайан с воодушевлением одобрил. Вик уже экспериментировал с офсетной печатью виньеток и добился великолепных результатов.