– Куда мы? – прошипела Адер.
Вернуться в Рассветный дворец невозможно. Ил Торнья узнает о ее отлучке, да еще при таких странных обстоятельствах. Узнает, что она выходила переодетой, всего с двумя стражниками, и потребует объяснений, а объяснять она не готова. Даже если чудом удастся скрыть неудавшееся путешествие, эдолийцы больше не выпустят ее за красные стены без полноценной охраны.
– Куда ты меня ведешь? – проговорила она, смутно понимая, что в голосе слышится паника.
– В надежное место, – ответил Фултон. – Есть тут одна лавочка.
– В твоей Кентом тронутой лавочке мы будем как в ловушке.
– Только не в этой. Она наша. Мы там хозяева. Называется «Кроличья нора», как раз для таких случаев.
Из людской толкотни навстречу им шагнул торговец. Толстяк с чистосердечной щербатой улыбкой запустил руку в висящий на боку холщовый мешок:
– Огненных яблок, госпожа? Только что из садов Сай-ита, сочные, как поцелуй…
Он не успел протянуть ей свой товар, потому что вперед выступил Фултон. Эдолиец не обнажал оружия, обошелся без него. Его кулак врезался в мягкую гортань торговца, и тот рухнул мешком.
– Он же просто хотел что-то продать! – задохнулась Адер.
Торговец перекатился на бок, забулькал помятым горлом. Эдолийцы не удостоили его и взгляда.
– Его жизнь я охранять не клялся. Нас мало, а красные стены далеко. Двигайтесь, не стойте.
Бирч позади опять подавал знаки одной рукой, а другая лежала на рукояти меча. У Адер перехватило дыхание, скрутило живот. Она в ловушке в этом миллионом городе. Доказательством тому твердая хватка Фултона на ее локте. Стоит покинуть площадь – и дальше ни взад ни вперед, бежать будет некуда. Эдолийцы просто хотят ее уберечь, но…
Она уставилась на Фултона, на его посеревшее лицо. А что, если они не хотят ее уберечь? Здесь, где ее никто не узнает, они могут затащить ее в любой переулок, и конец… Она запнулась на ходу.
«Они не хотели выпускать тебя из дворца», – напомнил ей внутренний голос, но в ушах звенело.
Бирч что-то прокричал, рванул вперед, махнул им, торопя за собой.
Сейчас или никогда, поняла Адер. Не важно, чисты ли намерения эдолийцев, не важно, есть ли за ними слежка, – вернуться – значит выдать себя, а тогда она проиграла.
«Мой отец мертв, – сказала она себе, – и я его последний клинок».
И она рывком выдернула руку.
Фултона перекосило от неожиданности.
– Министр…
Но Адер уже развернулась и ринулась на запад, на площадь, к вытекавшему из Пруда каналу. Ей надо было пробежать по мосту, добраться до узкой канавки, уходящей на запад.
«Всего сотня шагов», – думала она, колотя подошвами по плитам мостовой.