И вот наконец государство делает нам такой желанный подарок! Уже в приподнятом настроении мы гнали домой стадо, округа была наполнена воркованием и музыкальными трелями. Жизнь наша на новом месте могла быть безоблачной. Однако одно деликатное обстоятельство омрачало здешнее присутствие. Бригада строителей ставила в селе дома и новые фермы. Работа была не механизированная, тяжелая. Начались дожди, строители промокали насквозь, и тогда вся бригада заваливалась в просторный дом гостеприимного бригадира. И тут начинался пир горой. В дождливую погоду мужики гудели. Они нередко затевали споры, доказывая свою правоту тем, что стучали кулаками по столу или били себя в грудь, но потасовок никогда не устраивали.
В непогоду войти в дом без содрогания было нельзя. Грязные сапожищи свои мужики не снимали у крыльца, а входили в них в избу. В сенях, избе пол можно было принять за дорогу на улице. После их кутежа, чтобы привести избу в жилой вид, надо было изрядно попотеть. Я принималась за дело в одиночку, не дожидаясь уставшей мамы. К концу дня она приходила с работы – маленькая, безрадостная, с понурой головой.
– Ты еще пичкаешься, Таня? Я тоже так набегалась, что коленки захлябали.
Маревьяна уходила от мужицких посиделок в горницу. Она с большим удовольствием вязала из старых цветастых тряпок разноцветные круги и дорожки на пол. Вся горница была залеплена ими, как блинами, от того казалась ярмарочной и нарядной. По характеру она никогда, как говорила про нее мама, «не давала накачки мужу и не заедалась». После ухода ударников труда она укладывала мужа спать и с виноватой улыбкой выходила ко мне.
– Опять постарались для нас, окаянные мазурики. Не оставили без работы.
И начинала убирать граненые стаканы и пустые бутылки со стола.
– А нельзя ли предлагать мужикам разуваться на улице у крыльца? – тихо спросила я.
– Что ты, Танюшка! – замахала она двумя руками. – От ихних портянок мы задушимся, а вы не уснете.
Маревьяна понимала, что мне надо готовиться к экзаменам, оттого бранила еще сильнее своих непрошеных гостей.
– Ой, буйные головушки, разгулялись не вовремя. Нет бы выпить маленько, только бы охоту сдернуть, и были бы как огурчики, так нет, нечистые силы, до краю идут!
Наутро Иван, этакий уральский богатырь, сажень в плечах, выходил к нам в чистую избу тихо, смущаясь, отчего выглядел смешным, и каждый раз каялся и краснел.
– Простите вы нас! Вы, поди, всю ноченьку пластом лежали. Замаяли вас совсем. Кругом я виноватый, а вот своих друзей-фронтовиков всем сердцем люблю. Моя старуха со мной тоже пособиться не может.