Живы будем – не умрем. По страницам жизни уральской крестьянки (Новоселова) - страница 177

Мне было 16 лет.

К сожалению, не воспроизведешь все то, что говорила мама, наставляя меня на трудовом пути:

– Вот я 50 лет доживаю, а все еще не ела сладко и не носила баско. И ты, Таня, готовься к труду до самого краю. Подходи к людям с добром, хорошее слово кого не проймет? Больше присматривай, как другие делают, знай, где помолчать и где сказать, а больше молчи. Молчен – спасен.

Маме по ее наивности казалось, что моя теперешняя работа «не пыльная, но денежная». Она думала, что с моими получками мы наконец «оперимся и огорюем» необходимые покупки, что денег сейчас хватит аж «с головой». Вот уж поистине, что для одного комар, для другого верблюд.

В результате трехмесячной работы мы сделали главное – купили дров на зиму. Тогда мы с мамой были обе раздеты-разуты, но до этого у нас было еще далеко.

По правде говоря, воспитатель я в ту пору была никакой. Мои «недельные университеты» мало чему научили. Помню, как детишки после моего появления висели на мне, садились на колени, обнимали, а главное, не желали слушать. Надо было быть виртуозом, фокусником в тех условиях: игрушек, игр недоставало.

Некоторые из детей откровенно шалили так, что я не знала, как с ними поступать. Дома жаловалась на них маме.

– Ничего не делай с ними, Таня. Чё в человеке рождено, то и заморожено. От сосны береза не родится. Никого не исправишь.

Я спорила, не соглашалась, утверждала, что надо изучать науку педагогику, на что у моей мамы находился свой вопрос: «А неуж наука может из злодея сделать человека?» Я стояла на своем: наука все может.

Стало ясно, что нельзя необдуманно выбирать профессию. Много позже поняла, что поучать, разглагольствовать гораздо легче, чем научить чему-либо полезному или вырастить хотя бы одного ребенка.

С няней Люсей было взаимопонимание в работе. Запомнила, как после кормления детей няня тщательно собирала объедки, сливала охлебки и опивки от детей в свои баночки. Все это тщательно заворачивала в тряпки, укладывала в видавшую виды сумку и, крадучись, уносила домой. Это не было воровским пристрастием, это была нужда. Она и сама остатки на тарелках у детей, не стесняясь, кушала, целый день не выдюжить голодом. Мы льгот в питании не имели.

Весь день я пила чай с хлебом, а вечером вылетала с рабочего места пулей и бегом неслась домой – так хотела есть.

– Вот уж не думала сроду, что в садике воспитателей голодом морят, – изумлялась мама и качала головой.

Не успела я закончить работу в детском саду, как позвонили из школы и пригласили меня вернуться, но уже в качестве старшей пионервожатой. То были хрущевские времена, и по тогдашнему закону если человек идет в институт по тому же профилю, по которому работал после школы, то годы учебы в вузе войдут в трудовой стаж. Двухлетняя работа до поступления в вуз тогда очень приветствовалась.