Она молила меня сохранить ей жизнь. Но моя была важнее. И я разодрал ей горло. Выпил из нее все дочиста, грыз кости и рвал ее плоть, пока ничего не осталось, все поглотил мой голод. Я испытал отвращение, не мог поверить, что превратился в такое чудовище. Попытался как-то привести себя в порядок, но ее кровь не смывалась с рук. Я сунул палец глубоко себе в горло, но не мог очиститься. И все же впервые за долгое время я не чувствовал голода и благодаря этому смог наконец заснуть. На следующее утро родители пришли искать дочь, окликали по имени, тут я проснулся. Рядом со мной лежало то, что от нее осталось: голова с толстой светлой косой, круглый рот застыл в оскале ужаса. Я сидел рядом с ней, будто на ночном бдении над покойником, и всхлипывал.
Гауптшарфюрер удивленно поднял на меня взгляд:
– Донестр.
Я кивнула, радуясь, что мой читатель уловил отсылку к мифическому чудовищу, о котором сам мне рассказывал.
Второй стала проститутка, которая задержалась в переулке, чтобы подтянуть чулки. На этот раз было легче, по крайней мере, я так сказал себе, потому что в противном случае мне пришлось бы признать, что первый раз был преступным. Третьим мне попался мужчина, мой первый, – банкир, закрывавший свою контору в конце дня. Потом была девочка-подросток, оказавшаяся не в то время не в том месте; светская дама, плакавшая на балконе гостиницы. После этого мне стало все равно, кто они. Значение имело только то, что они оказывались под рукой в тот момент, когда были нужны мне. – Александр закрыл глаза. – Оказалось, чем чаще повторяешь одно и то же действие, не важно, насколько предосудительное, тем легче тебе найти ему оправдание у себя в голове.
Я повернулась под его рукой:
– Откуда мне знать, что однажды ты не убьешь меня?
Алекс посмотрел на меня в нерешительности:
– Ты этого знать не можешь.
Это был конец. Пока. Я остановилась на этом месте, чтобы поспать хотя бы пару часов до поверки. Гауптшарфюрер положил блокнот на стол между нами. Щеки у него горели.
– Ну… – произнес он.
Я не смела встретиться с ним взглядом. В лагере я раздевалась перед незнакомыми людьми, надзиратель сдирал с меня одежду, чтобы наказать, и тем не менее никогда еще я не чувствовала себя такой голой.
– Это все довольно интересно, ведь на самом деле здесь описан поцелуй. Графичным его делает то, как ты говоришь о других… «подвигах» Александра. – Он склонил набок голову. – Замечательно представление о насилии столь же интимном, как любовь.
Его слова удивили меня. Не могу сказать, что я написала это намеренно, но здесь есть противоречие? В обоих случаях действуют два человека: один отдает, другой совершает жертвоприношение. Тут я вспомнила об уроках в гимназии, на которых мы регулярно анализировали тексты великих авторов. «Но что на самом деле имел здесь в виду Томас Манн?» Может, он ничего не имел в виду, а просто хотел написать книгу, которую никто не сможет назвать плохой.