Через некоторое время я легла на подстилку. Одноглазую девушку лихорадило; ее тело сотрясали волны жара.
– Пить, – продолжала шептать она.
Я отвернулась и ушла в себя. Вытащила из-под платья кожаный блокнот и принялась читать свою историю с самого начала. Я использовала ее как обезболивающее, старалась ничего не видеть, кроме слов на странице и создаваемого ими мира.
В палате поднялась какая-то суматоха, прибежали медсестры, стали прибираться и перекладывать больных, чтобы они не лежали друг на друге. Я спрятала блокнот под платье, думая, что идет врач.
Вместо этого в палату строем вошел небольшой отряд солдат. Они встали с двух сторон от пожилого мужчины, которого я никогда раньше не видела, – офицера со множеством наград. Судя по количеству подчиненных, которые его окружали, и по тому, как лагерные офицеры чуть ли не целовали его ботинки, это была какая-то очень важная птица.
Мужчина в белом халате – печально известный доктор? – возглавлял это шествие.
– Мы продолжаем успешно продвигаться в разработке методов массовой стерилизации с помощью радиации, – мысленно перевела я с немецкого его слова и вспомнила женщину с ожогами на животе, которая советовала мне держать рот на замке.
В палату вошли другие люди, и среди них я увидела шутцхафтлагерфюрера. Он стоял, заложив руки за спину.
Важный офицер поднял руку и подозвал его.
– Герр оберфюрер? У вас есть вопрос?
Тот указал на еврея, который нес бинты сестре:
– Вот этот.
Шутцхафтлагерфюрер кивнул одному из охранников, которые сопровождали процессию. Заключенного вывели из палаты.
– Это… – выразительно произнес оберфюрер, – адекватно.
Остальные офицеры слегка успокоились.
– Адекватное не впечатляет, – добавил оберфюрер и быстро вышел из палаты, остальные последовали за ним.
За обедом я взяла бульон, который мне дали. В нем вместо овощей или мяса плавала пуговица. Я закрыла глаза и представила, что́ ест гауптшарфюрер. Жареная свинина, это я знала, потому что в начале недели приносила ему меню из офицерской столовой. Свинину я ела всего раз в жизни – в доме у Шиманьски.
Я подумала, живут ли они до сих пор в Лодзи. Вспоминают ли о своих друзьях-евреях, интересуются ли, что с ними случилось.
Жареная свинина с зеленым горошком и вишневый демиглас – вот что обещало меню. Я не знала, что такое демиглас, но явственно ощутила на языке вкус вишни. Вспомнила, как мы ехали на повозке в деревню, где находилась фабрика отца Дарьи, с Йозеком и другими ребятами. Мы разложили еду для пикника на клетчатой скатерти, и Йозек затеял игру – он подбрасывал вишни и ловил их ртом. Я показала ему, как умею языком завязывать их плодоножки в узел.