Моя бабушка выживала дважды. Задолго до того, как я узнала, что она имеет какое-либо отношение к Холокосту, она поборола рак.
Я была совсем крошкой, года три. Сестры отправлялись в школу на весь день, а мама брала меня к бабушке каждое утро, когда дед уходил на работу, чтобы она не оставалась одна, пока выздоравливает. Бабушке полностью удалили грудь. Она лежала на диване, я, сидя за кофейным столиком, смотрела «Улицу Сезам» и раскрашивала картинки, а мама прибиралась, мыла посуду и готовила еду. Каждый час бабушка делала зарядку – «ползла» пальцами по стене рядом с диваном, стараясь вытянуть руку как можно дальше. Это был способ восстановить поврежденные во время операции мышцы.
Каждое утро сразу по прибытии мама отводила бабушку в ванную принимать душ. Она закрывала дверь, расстегивала молнию на бабушкином домашнем халате и оставляла ее мыться самостоятельно. Через пятнадцать минут мама тихо стучала в дверь и входила. Появлялись они вместе: бабушка пахла тальком, была одета в свежий халат, волосы на затылке мокрые, а остальные почему-то сухие.
Однажды, устроив бабушку под душем, мама поднялась по лестнице наверх со стопкой выстиранного белья.
– Сейдж, – сказала она мне, – оставайся здесь, пока я не приду.
Я даже не отвернулась от телевизора; на экране был Оскар Ворчун, а я боялась Оскара. Если бы я оторвала от него взгляд, он мог бы улизнуть из своей мусорной корзины, пока я не смотрю.
Но как только мама ушла, Оскар тоже пропал с экрана, и я побрела в ванную. Дверь была не заперта на задвижку, чтобы мама могла войти. Я приоткрыла ее совсем чуть-чуть, и меня сразу обдало влажным паром. Я почувствовала, как мои волосы от влажного воздуха скручиваются в завитки.
Сперва я ничего не видела. Я будто вошла в облако. Но потом, когда зрение прояснилось, я заметила за стеклом душевой кабинки бабушку – она сидела на маленьком пластмассовом стульчике. Бабушка выключила воду, но на голове у нее была шапочка для душа, похожая на шляпку гриба из мультфильма – красная с белыми пятнышками. Колени у нее были накрыты полотенцем, и она здоровой рукой присыпала тело тальком.
Я никогда не видела бабушку голой. И маму тоже, если уж на то пошло. А потому испугалась – ее тело так сильно отличалось от моего.
Кожа, к примеру, отвисала на коленях, локтях и животе, как будто ее нечем было наполнить. Бедра совсем белые, словно она никогда не бегала по улице в шортах, хотя, вероятно, так и было.
Номер на руке напомнил мне цифры, которые считывал с товаров продавец в магазине, когда мы покупали продукты.