Сейдж читает мне о пекаре и его дочери; об опьяненном властью капитане стражи, который любит ее; о череде убийств, произошедших в деревне. Я наблюдаю за ней. Произнося каждую фразу из диалогов, она передает голосом характер героев.
Написанная Минкой история напоминает мне книги братьев Гримм, Исака Динесена, Ганса Христиана Андерсена – то время, когда волшебные сказки не были разбавлены диснеевскими принцессами и танцующими зверюшками, а нагоняли на читателей страх мрачной кровавостью и поджидавшими героев опасностями. В этих старых томах любовь брала свое, а счастливый конец нужно было заслужить. История Минки поучительна, и она меня захватывает, но я отвлекаюсь, зачарованный тем, как ускоряется биение пульса на горле Сейдж, когда она читает отрывок о первой встрече Ании и Алекса – самой невозможной из всех пар.
– Никто, – читает Сейдж, – взглянув на лежащий под скалой осколок кремня или заметив сухую ветку у лесной дороги, не посчитает такую находку чудесной. Но при особых обстоятельствах, если соединить их вместе, можно разжечь огонь, который поглотит весь мир.
Мы превращаемся в упырей из этой истории, бодрствуем всю ночь. Солнце уже выкарабкивается из-за горизонта, когда Сейдж добирается до места, где Алекс попадает в расставленную солдатами ловушку. Он заключен в тюрьму, и его должны замучить до смерти. Если он не убедит Анию, чтобы та из милосердия убила его.
Вдруг Сейдж закрывает блокнот.
– Ты не можешь просто взять и остановиться на этом! – протестую я.
– У меня нет выхода. Это все, что она написала.
Волосы у Сейдж взлохмачены, круги под глазами темные, будто синяки.
– Минка знала концовку, – заявляю я, – но решила не сообщать ее нам.
– Я хотела спросить ее, почему она не завершила историю… но так и не сделала этого. А теперь поздно. – Сейдж смотрит на меня, все ее чувства отражаются в глазах. – По-твоему, чем закончилась эта история?
Я заправляю прядь волос за ухо Сейдж.
– Вот чем, – говорю я и целую край ее рубчатого шрама.
Сейдж втягивает ноздрями воздух, но не отстраняется. Я целую уголок ее глаза, где кожа оттянута вниз из-за пересадки. Я целую гладкие серебристые пятнышки на ее щеке, похожие на упавшие звезды.
А потом целую в губы.
Сперва я прикасаюсь к ней руками нежно-нежно, как к чему-то очень хрупкому. Мне приходится напрягать каждый нерв, чтобы удержаться и не сжать ее в объятиях. Никогда ни одна женщина не вызывала во мне таких ощущений: я хочу вобрать ее в себя, поглотить целиком. «Думай о бейсболе», – приказываю я себе, но ничего о нем толком не знаю, а потому начинаю мысленно перечислять членов Верховного суда, просто чтобы не испугать Сейдж слишком энергичным натиском.