– Ты не должна была это делать, – говорит Джозеф.
– Знаю. Но мне захотелось.
– Нет, – настаивает он, – ты не должна была.
То есть если собираюсь в скором времени убить его?
«Это ничего не меняет», – думаю я про себя.
– Джозеф, нам нужно поговорить. – Я выдвигаю стул и жестом предлагаю старику сесть.
– Ты не передумаешь, надеюсь?
Я сажусь напротив него:
– Как я могу не передумать?
Слышу дроновый рокот газонокосилки за окном. Форточка на кухне открыта.
Черт!
Изображаю неимоверный чих. Встаю, подхожу к окну и начинаю закрывать форточку.
– Надеюсь, вы не против. Пыльца убивает меня.
Джозеф хмурится, но он слишком вежлив, чтобы возражать.
– Я боюсь того, что случится потом, – признаюсь я.
– Никто ничего не заподозрит, если умрет девяностопятилетний старик. – Джозеф усмехается. – К тому же у меня не осталось родных, которые могли бы задавать вопросы.
– Я говорю не о юридическом аспекте, а о моральном. – Замечаю, что суечусь, и приказываю себе успокоиться, думая о шорохе ткани, который наверняка слышит Лео. – Довольно глупо спрашивать об этом, но вы единственный, кто способен меня понять, потому что вы были там. – Я смотрю на Джозефа. – Когда убиваешь кого-то… как можно это пережить?
– Я просил тебя помочь мне умереть, – уточняет он. – В этом разница.
– А есть она?
Джозеф тяжело вздыхает.
– Может, и нет, – признает он. – Ты будешь думать об этом каждый день. Но я надеюсь, расценишь свой поступок как акт милосердия.
– Вы так же думали? – спрашиваю я.
Это самая естественная реакция, но потом я задерживаю дыхание в ожидании ответа.
– Иногда, – говорит Джозеф. – Они были такие жалкие, некоторые из них. Они хотели освободиться, как я сейчас.
– Может, вы просто говорили себе так, чтобы спать по ночам. – Я подаюсь вперед, уперев локти о кухонный стол. – Если вы действительно хотите, чтобы я простила вас, то должны рассказать мне все.
Старик качает головой, глаза его увлажняются.
– Я уже рассказал. Ты знаешь, каким я был. И какой я есть.
– А ваше самое ужасное преступление, Джозеф?
Задавая вопрос, я вдруг понимаю, что мы играем в азартную игру. Убийство Дарьи попало в досье, но разве это означает, что ничего более страшного в отношении заключенных Райнер Хартманн не совершал? Нет, просто его поймали именно на этом.
– Там были две девушки, – говорит Джозеф. – Одна из них работала у… у моего брата, в его кабинете, где он держал сейф с деньгами, изъятыми у заключенных. – Он потирает виски. – Мы все так поступали, понимаешь. Брали вещи. Украшения или деньги, даже бриллианты. Некоторые офицеры разбогатели, работая в лагерях. Я слушал новости; я знал, что Рейху скоро конец. И я придумал план. Наберу денег, сколько смогу, и обменяю их на золото, пока они не обесценились. – Джозеф пожимает плечами и смотрит на меня. – Узнать шифр от сейфа было нетрудно. Все-таки я был шутцхафтлагерфюрер СС. Выше меня только комендант, и когда я просил о чем-то, вопрос состоял не в том, получу ли я желаемое, а в том, с какой скоростью это произойдет. Так вот однажды, зная, что брата не будет в кабинете, я залез в сейф, чтобы взять что смогу. Девушка, секретарша, увидела меня. Она, пока брата не было, привела с собой подругу, которая работала в другом месте, чтобы та погрелась, наверное. Я не мог допустить, чтобы эта девушка сказала брату, что она видела. И я застрелил ее.