– Неужели ничего не значит то, что Джозеф жалеет о содеянном?
Лео смотрит на меня и говорит:
– Значение имеет то, что он сделал.
Приехав в святилище, я нахожу Мэри в гроте. Я вся взмокла от пота; воздух такой сырой, что влага из него как будто конденсируется на коже. И меня трясет от нервов так, словно весь гемоглобин в моей крови заменен кофеином.
Мне нужно многое сделать до возвращения Лео.
– Слава богу, ты здесь, – говорю я, едва ступив на верхнюю ступеньку Святой лестницы.
– Это дорогого стоит в устах атеистки, – говорит Мэри. Ее силуэт подчеркивает свет заходящего солнца, от которого у художника закружилась бы голова: пальцы в перчатках отливают сиреневым, розовым и синим цветом, как листочки шалфея, который она пропалывает. – Я пыталась тебе дозвониться – узнать, как дела, с бабушкой и всем прочим, но ты теперь не отвечаешь на сообщения.
– Да, я их получала. Просто была очень занята…
– С этим парнем.
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.
– Милая моя, любой, у кого есть хоть пара извилин в голове, побывав на похоронах и поминках, не мог этого не заметить. У меня есть к тебе только один вопрос о нем. – Мэри поднимает глаза. – Он женат?
– Нет.
– Тогда он мне уже нравится. – Она стягивает с рук садовые перчатки и кладет их на край ведра, куда бросает сорняки для компоста. – Так, где же пожар?
– Мне нужно поговорить со священником, – объясняю я, – а ты оказалась рядом.
– Не уверена, должно это мне льстить или лучше найти себе нового парикмахера.
– Я об исповеди…
– Это таинство, – отвечает Мэри. – Даже если бы я могла дать тебе отпущение грехов, ты не католичка. Ты не можешь просто войти в исповедальню, выйти и начать с чистого листа.
– Речь не обо мне. Меня попросили дать прощение. Но грех самый что ни на есть ужасный.
– Смертный грех.
Я киваю:
– Я спрашиваю не о том, в чем состоит исповедь для того, кто кается. Мне нужно знать, как это делает священник: выслушивает признания, которые едва можно вынести, а потом отпускает грехи.
Мэри садится рядом со мной на тиковую скамью. Солнце уже опустилось так низко, что на холме, где располагается святилище, все блистает золотом. От одного взгляда на эту красоту у меня становится легче на сердце. Если в мире и есть зло, то в противовес ему существуют и такие моменты.
– Знаешь, Сейдж, Иисус не учил нас прощать всех. Он говорил: подставь другую щеку, но только, если ударили тебя. Даже в молитве «Отче наш» говорится: «И прости нам грехи наши, как мы прощаем тех, кто согрешил против нас». Не других. Иисус призывал нас прощать обиды, нанесенные нам лично, а не кому-то другому. Но большинство христиан ошибочно полагают, что быть хорошим христианином – значит прощать все грехи и всех грешников.