– Я никогда не говорила, что не помню, – поправляет меня бабушка. – Я говорила, что предпочитаю забыть. – Вдруг она улыбается, обрезая нить разговора и вместе с ней мой следующий вопрос. – А теперь моя прекрасная внучка вряд ли приехала сюда, чтобы обсуждать давнюю историю, верно? Расскажи-ка мне о пекарне.
Я пропускаю мимо ушей комплимент «прекрасная» и сообщаю:
– Я испекла хлеб с ликом Иисуса внутри. – Это первое, что приходит мне в голову.
– Правда? – Бабушка смеется. – Кто это сказал?
– Люди, которые верят, что Бог может проявить себя в каравае хлеба.
Бабушка выпячивает губы:
– Было время, когда я могла увидеть Бога в одной крошке. – (Я понимаю, что она протягивает мне оливковую ветвь, дает увидеть кусочек ее прошлого. Сижу тихо-тихо, чтобы не спугнуть ее, вдруг еще что-нибудь скажет.) – Знаешь, этого нам не хватало больше всего. Не кроватей, не наших домов, даже не матерей. Мы говорили о еде. Жареная картошка и грудинка, пироги, бабки. Тогда я могла бы жизнь отдать за отцовскую халу, только что вынутую из печи.
Вот почему бабушка печет по четыре штуки каждую неделю, хотя сама и одну не может съесть целиком. Она и есть-то их не собирается, просто хочет позволить себе роскошь раздать остальное тем, кто все еще голоден.
Начинает звонить мой мобильный, и я морщусь. Вероятно, это Мэри, сейчас устроит мне головомойку за то, что вместо меня в пекарню на ночную смену пришла Робена. Однако, вынув телефон из кармана, я вижу, что номер незнакомый.
– Это детектив Викс. Я хочу поговорить с Сейдж Зингер.
– Ничего себе, – говорю я, узнав голос. – Не ожидала, что вы мне позвоните.
– Я немного покопался в этом деле, – отвечает он. – Мы пока не можем вам помочь. Но если вы хотите обратиться с запросом куда-нибудь, я бы предложил вам ФБР.
ФБР. Это гигантский шаг вперед в сравнении с местным полицейским участком. Сотрудники ФБР поймали Джона Диллинджера[12] и Розенбергов[13]. Они обнаружили отпечатки пальцев, по которым уличили убийцу Мартина Лютера Кинга-младшего. Эти дела – важнейшие для национальной безопасности и неотложные, а не те, что томились в забвении десятками лет. Фэбээровцы, вероятно, обсмеют меня по телефону раньше, чем я успею закончить свои объяснения.
Поднимаю глаза и вижу бабушку, она стоит у разделочного стола и заворачивает халу в фольгу.
– Какой номер? – спрашиваю я.
Чудо, что я возвращаюсь в Вестербрук, не слетев с дороги, так я вымоталась. Захожу в пекарню, отперев дверь своим ключом, и застаю Робену спящей – она сидит на гигантском мешке с мукой, положив щеку на деревянную столешницу. Радует, что на стеллаже охлаждаются хлебы и из печи тянет запахом выпечки.