За окном медленно плыла по небу полная осенняя луна, а он все продолжал видеть и описывать — неутомимо и с глубочайшим отвращением — как Морл покоряет Королевство.
Как эскорт огнельтов сопровождает тело Гар-Беллона по Третьему Пути к Фулам. Как жители обнищалых поселений забрасывают грубо сколоченный катафалк грязью и нечистотами.
Как гниющий труп Кадреля, нанизанного на клинок Квид Харел, вывешен
Нет!
Да, Мёрдстоун
в железной клетке на общее обозрение.
Он описал, как
Помни, Мёрдстоун
по Королевству медленно расползается забвение.
Как гремы, морвены, порлоки, бормотуны, мотыльковые фермеры, плетуны, качальцы, баркоделы, рамочники, кругокаты — все позабывшие, улыбающиеся, отупевшие — в последних отсветах дня выстраиваются в очередь за морловыми жетонами и грогом.
Он видел и описал, как длинные колонны лишних огнельтов под конвоем преторианской гвардии терпеливо дожидаются своей очереди перед Камерами уничтожения. Видел, как они вылетают в трубы кольцами зеленого дыма и развеиваются по ветру.
Стонал в сладострастной муке, описывая Месмиру Обнаженную. Томно поникшую на белоснежной шелковой оттоманке. Одна рука покоится между бедер. Какой-то звук пробуждает Месмиру из транса, и она поднимает взор. Ее пустые глаза со щелчком включают режим «вожделение». Губы приоткрываются.
Она протягивает руку.
Что-то шевелится, Мёрдстоун?
и притягивает иссохшую когтистую длань к розовой ареоле безупречной левой груди.
О, нет. Нет!
Да. О, да!
Морл громоздится на оттоманку. Трепещущая от страсти Месмира исчезает под вздымающимся плащом некроманта, зеленым и серебряным.
Изображение погружается во тьму. И все, ничего больше.
Руки Филипа остановились.
Вдалеке, в деревне, петух бросил вызов новому дню.
Филипу казалось, мозг у него сочится заразой, все органы чувств отравлены мерзостью. По краям поля зрения стелилась зеленоватая мгла. Поручень перил лип к рукам, точно был весь в крови, выстилавший ступени ковер пружинил под ногой, как болотный мох. Ноздри застила желтая вонь.
Покет Доброчест сидел на диване, ухватив себе на завтрак гроздь бананов. Филипа он приветствовал с откровенно напускной бойкостью.
— Шишкой клянусь, Мёрдстоун, вкуснющие штуки. Как вы их называете?
— Бананы. Вообще-то их полагается чистить.
— Хм. Каждый за себя, говорю я. Оставить тебе штучку?
— Ты все еще тут.
Грем восхищенно покачал головой.
— Всю ночь не спамши, а востер, как шило. — Он дожевал последний банан и мрачно обозрел Филипа. — Посмотреть на тебя, Мёрдстоун, можно подумать, у тебя костный мозг в башмаки вытек. В чем дело-то? Ромлян не пришелся по вкусу?