— Ты его читал?
— Что за кретинский вопрос? Я эту клятую штуку написал!
— Ты?
— Да, я.
— Кажется, я тебе не верю.
— Язви меня, — нетерпеливо сказал Покет. — Кому какое дело, кто там что написал? Уж только не тебе. Вот уж нет. Ты был рад-радешенек поставить свое имя на мои Невзаправдашние Гроссбухи, так что нечего теперь стоять тут, точно надгробие девственницы, и недотрогу корчить.
Филип кротко кивнул — и немедленно о том пожалел: в глазах потемнело. Он выпрямился и сказал:
— Только этот Гроссбух взаправдашний.
— Не целиком. Как по мне, так выдуманные отрывки самые красочные.
Филип добрался до дивана и опустился перед гремом на колени, склоняя голову.
— Сними с меня эту пакость, Покет.
— Ага. Вот теперь мы готовы, да? Даже требовать Уплаты не надо?
— Просто сними ее.
— А волшебное слово? Магическое?
— Пожалуйста.
Покет подался вперед и стащил цепочку через голову Филипа. Взяв Амулет бледной рукой, он несколько мгновений рассматривал его, а потом спрятал под куртку.
— Ну что, легко вышло, а, Мёрдстоун? И всех-то делов. Кто бы подумал? Кстати, ты так и собираешься весь день простоять, уткнувшись носом мне в мотню?
Филип ползком добрался до своего кресла. В стакане виски, который он оставил там много часов назад, плавала дохлая синяя муха, а пахло от него жженым пластиком. Но Филип все равно отглотнул.
Покет не сводил с него глаз.
— Сдается мне, не такого конца ты желал.
— Не такого. — Слова вырывались из горла сдавленным карканьем. — Ужасный конец. Уродливый. Неправильный! Извращение какое-то!
— Правда.
— Да его все возненавидят! «Горгона», Голливуд, все. Меня распнут. Минерва мне яйца открутит!
— Удачи ей. У меня это не получилось.
— Он такой… безнадежный.
— Резковато замечено, Мёрдстоун.
Филип запустил обе руки в волосы.
— Я умею писать тлен, Покет. Я пишу тлен. Но это… — он показал на лестницу. — Это…
— Правда, — снова сказал грем. Из кармана у него донеслось приглушенное жужжание. Он вытащил яйцо, раскрутил его и забормотал себе под нос, наскоро прикидывая сроки.
Филип сидел, безвольно поникнув в кресле, но тут поднял голову. Глаза у него были мокрыми и покрасневшими.
— А ты, Покет? Почему?
— Загадка у тебя, Мёрдстоун, с одним полужопием. Почему я что?
— Это ведь ты же, ты привел огнельтов в Библиотеку? Предал бедного старого Орберри. Почему, во имя всего святого?
Доброчест положил руки на колени и несколько долгих мгновений их рассматривал.
— Мне это не по душе, Мёрдстоун. Даже не думай. Правду сказать, я рад, что Гроссбухи сгорели. Не хотелось бы, чтобы то, что я сделает, записали в чернилах и увековечили. — Он поднял взгляд. — Но у меня никакого выбора, язви его, не было, понимаешь?