– Мне так жаль, – сказала Эйнсли, смотря на меня. – Я ничего не могу придумать, что могло бы хоть как-то улучшить ситуацию. Разве что отношения в школьном возрасте недолговечны. Я знаю всего лишь одну пару, которая вместе со старшей школы и все еще счастлива. Все остальные расстались. О, нет, дорогая, не плачь.
Но я ничего не могла с собой сделать. У Брук были чувства к другому человеку, и она встречалась с кем-то другим, и, хотя часть меня знала, что она никогда не будет чувствовать ко мне то же, что я к ней, другая продолжала надеяться. Я была ее лучшей подругой, поддержкой, тем, кто выслушает ее, посмеется вместе с ней и будет переписываться часами напролет до самого утра.
Но она меня не выбрала. И никогда не собиралась. И не имело значения, насколько я была заботлива, или сколько усилий вложила в прическу и макияж, или сколько времени я провела с ней. Я была такой. И ничего не могла сделать, чтобы изменить это. Что заставило меня почувствовать, что во мне есть что-то изначально недостаточно хорошее. Я икнула и всхлипнула, когда рыдания сдавили мне горло. Я не казалась миленькой плаксой. У меня были ярко-красные щеки, трясущиеся губы и опухшие глаза, которые выглядели так, будто я ударилась лицом о стол, чтобы проверить его структурную целостность.
– Все хорошо, – пыталась успокоить меня Эйнсли. – Однажды ты найдешь своего собственного персидского кота.
– Я… не… хочу… собственного персидского кота, – сглотнула я. – Хочу Брук.
– Я знаю. Жизнь – отстой.
– И она женится на ней, – выдавила я. – Я поставлю что угодно на то, что она женится на ней, потому что так работает моя удача. И они отправятся путешествовать в горы и будут позировать в причудливых лыжных снаряжениях, и Рейна сделает предложение на вершине гребаного Эвереста, и я узнаю об этом в «Инстаграме», и мне придется притвориться, что я счастлива за них.
– Своеобразно.
– Это просто мое внутреннее чутье, ясно? И Брук будет вся такая счастливая.
– Да забей на нее, – заявила Эйнсли с невозмутимым видом.
– И она даже не будет скучать по Остину и Элли.
– Кто такие Остин и Элли?
– Так мы собирались назвать наших малышей-двойняшек. – Я дважды воткнула вилку в макароны с сыром.
– Нет, как твоя сестра я не позволю тебе называть своих детей в честь телевизионной пары[2], это дико жутко и отвратительно.
– К тому времени это было бы восхитительно и ностальгично – но знаешь что? Это не имеет значения, потому что теперь Остин и Элли мертвы.
– Мрак.
Я вытерла нос тыльной стороной ладони.
– Это неправильно. Ненавижу все это.
– Я знаю. Съешь немного макарон.