».[13]
Альфьери жил в этом доме с женщиной, память о которой во Флоренции жива до сих пор, хотя сама она и умерла более десяти лет назад: это была графиня Олбани, вдова Карла Эдуарда, последнего из династии английских государей, лишившейся трона. Поэт познакомился с ней во время своего предыдущего пребывания в столице Тосканы; ему было тогда двадцать восемь лет; вот как он сам рассказывает о начале этой любви, закончившейся лишь вместе с его жизнью:
«Летом 1777года, которое, как уже было сказано, я безвыездно провел во Флоренции, мне часто доводилось встречать одну красивую и очень милую даму, хотя я и не искал встречи с ней. Трудно было, увидев эту знатную иностранку, не обратить на нее внимание, но еще труднее было, увидев ее и обратив на нее внимание, не поддаться ее неизъяснимому очарованию. Она принимала у себя большую часть тосканской аристократии и всех сколько-нибудь родовитых иностранцев, но, погруженный в занятия и в причудливую меланхолию, которая настраивала меня на одиночество, я упорно избегал общества именно тех женщин, которые казались мне наиболее милыми и красивыми, и потому во время моего первого путешествия во Флоренцию не захотел посетить ее дом. Но я часто встречал ее в театре и на прогулках; от этих мимолетных встреч у меня и в зрительной памяти, и в сердце осталось удивительно приятное впечатление. Ее черные, как ночь, глаза, светящиеся тихим пламенем, в редком сочетании с белоснежной кожей и белокурыми волосами, придавали ее красоте блеск, который не мог не поражать и которому трудно было не покориться. Ей было двадцать пять лет, она живо интересовалась литературой и изящными искусствами и обладала ангельским характером; однако при всем ее высоком положении тяжелые и неприятные обстоятельства не позволяли ей быть счастливой и довольной в той мере, в какой она этого заслуживала! Я ощущал гибельный соблазн и страшился его.
Но осенью, уступив уговорам друга, который давно хотел представить меня этой женщине, и посчитав себя уже достаточно сильным, чтобы пойти навстречу опасности, я решился на это и сам не заметил, как попал в ловушку. И все же в моей душе шла борьба, я не мог сразу сказать "да" охватившей меня новой страсти, поэтому в декабре я сел в почтовую карету и помчался в Рим; это было бессмысленное и утомительное путешествие, не принесшее никаких плодов, кроме одного-единственного сонета, который я написал ночью в Баккано, в скверной гостинице, где не мог сомкнуть глаз. Я не знал, что мне делать: ехать дальше, остаться на месте или вернуться назад; так я провел двенадцать дней, несколько раз проезжал через Сиену и увиделся там с моим старым другом Гори, но он не помог мне сбросить эти новые цепи, сковавшие меня уже больше чем наполовину, так что по возвращении во Флоренцию я вскоре оказался в оковах целиком и навсегда. На мое счастье, начало этой четвертой и последней горячки моего сердца сопровождалось совсем иными симптомами, чем наступление трех предыдущих: тогда у меня не возникало умственной привязанности, которая, соединяясь с привязанностью сердечной и уравновешивая ее, образовала, говоря поэтическим языком, некое смешанное чувство, невыразимое и неопределимое, в нем было меньше пыла и неистовства, но зато оно было глубже, острее и долговечнее. Эта страсть постепенно подчинила себе все мои склонности, все мои помыслы, и она может угаснуть только вместе с моей жизнью. После двух месяцев знакомства я понял, что нашел подругу, которую искал всегда, ибо, никоим образом не видя в ней препятствие на пути к литературной славе, как это было бы с женщиной заурядной, любовь к которой отвлекала бы меня от полезных занятий и привела бы, так сказать, к измельчанию моих мыслей, я обретал теперь вдохновение, побуждение ко всему доброму и его образец. Распознав и оценив столь редкое сокровище, я безоглядно предался этой любви. И, разумеется, не ошибся, ибо сейчас, спустя десять лет, когда я пишу эти по-детски восторженные строки, когда для меня, увы, настала горькая пора разочарований, я люблю эту женщину все сильнее по мере того, как время уничтожает то, что не составляет ее суть, — ее преходящую телесную красоту, которой предстоит рано или поздно исчезнуть. День за днем ее близость возвышает, смягчает, облагораживает мое сердце; и я смею предполагать, смею верить, что с ней происходит то же, что и со мной, и ее сердце, соприкасаясь с моим, черпает в нем силу».