По странной прихоти судьбы, это была та самая цитадель, на строительстве которой Филиппо Строцци настаивал во время тайного совещания у папы Климента VII, вопреки мнению кардинала Якопо Сальвиати. Кардинал, удивленный непостижимым упорством Строцци, усмотрел в этом какое-то роковое предопределение и, не удержавшись, воскликнул: «Дай-то Бог, Строцци, чтобы эта крепость не стала тебе могилой!» Так что, когда Строцци оказался в этих стенах, возведенных по его же настоянию, он вспомнил о пророчестве Сальвиати и рассудил, что жизнь его кончена.
Но в те времена осужденному нельзя было умереть так скоро: перед смертью его подвергали пыткам. Филиппо Строцци, от которого добивались признания в том, что он был соучастником убийства герцога Алессандро, несколько раз учиняли допрос с пристрастием; но даже самые страшные истязания ни на миг не сломили его мужества, и он снова и снова твердил палачам, что не может сознаться в преступлении, которого не совершал. Однако, добавлял он, если им будет достаточно признания в преступных намерениях, то он, Филиппо Строцци, в тысячу раз виновнее, чем настоящий убийца Алессандро, ибо желал бы убить его не один, а тысячу раз. Возможно, в конце концов усталые палачи добились бы у Козимо разрешения прекратить эти бесполезные истязания, но однажды кто-то из солдат, сопровождавших тюремщика, случайно или умышленно положил свою шпагу на стул в камере узника и, выйдя, оставил там. Строцци мгновенно принял решение. Он уже не надеялся на свободу ни для себя самого, ни для родины, а потому бросился к шпаге, вынул ее из ножен, проверил, не затупилось ли острие, заточен ли клинок, и, подойдя к столу, где были приготовлены бумага и чернила (их оставили ему на случай, если он захочет сделать признание), написал несколько строк почерком столь твердым и уверенным, как если бы это не были последние начертанные им строки, после чего, приставив шпагу рукоятью к стене и острием к груди, бросился на клинок. Шпага пронзила его насквозь, но умер он не сразу, судя по тому, что на стене обнаружили начертанный кровью стих Вергилия:
Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor.[4]
Что же касается строк, написанных на бумаге, то вот их точный перевод:
«Господу-Избавителю.
Дабы не оставаться долее в руках врагов и не выносить более пыток, жестокость коих, быть может, вынудила бы меня сказать или совершить нечто пагубное для моей чести и опасное для моих ни в чем не повинных родных и друзей, как это случилось недавно с несчастным Джули-ано Гонди, я, Филиппо Строцци, хоть и питая глубокое отвращение к самоубийству, решился оборвать мою жизнь собственной рукой.