Это было произнесено странно-отрешенным тоном.
— То есть, или Синюхин, или…
— Или я могу ошибаться. Этого тоже исключать не стоит. Но… просто будь осторожен.
— Буду. И… спасибо.
— Пожалуйста, — пожал плечами дядюшка и принюхался. — Ишь ты… волшбу творят. Слышишь?
— Нет.
— Это потому что ты некромант… тоже повезло.
— С некромантией?
— Так бы он тебя еще раньше к рукам прибрал, — дядюшка с легкостью перепрыгнул через ограду. И все-таки… все-таки что-то этакое Николай ощутил.
Не волшбу, а будто… будто песню леса.
Далекую.
Едва различимую. То ли звон, то ли стон, то ли шелест крыльев. Или все вместе и сразу. И девичьи голоса вплетаются в эту вот музыку ночи, дополняя её.
Николай закрыл глаза и сделал вдох.
Воздух сделался влажным, густым, и пился, что вода родниковая.
— Хорошо здесь, — сказал дядюшка тихо и печально.
— Хорошо, — согласился Николай, стряхивая оцепенение. — Тут… речка недалеко, если хочешь.
— Отчего бы и нет… текущая вода — это хорошо… возле текущей воды подслушать тяжело.
— Все-таки паранойя.
— Все-таки опыт.
И до самой реки дядюшка ни слова не сказал. Так и шли, то ли лес слушая, то ли друг к другу присматриваясь. Следовало признать, что в сумраке дядюшка гляделся весьма себе органично, вписываясь и в лес, и в сам это странное непонятное место. Он двигался с той легкостью, которая выдавала немалый опыт подобных прогулок. И Николаю приходилось выкладываться, чтобы просто не отстать.
Остановился Беломир Бестужев у речушки. Правда, ведомый одному ему понятною дорогой, выбрался он вовсе не туда, куда ведьма водила. Нет. В этом месте река прорезала землю глубоко, ушла на самое дно расщелины, укрывшись под пологом растопыренных корней. И те, темные, переплелись сетью, защищая драгоценную воду от лунного света.
Тут было тихо.
И даже ветер замолчал. Где-то далеко тревожно ухнул филин.
А нога провалилась в мягкий мох по самое колено. Но хуже всего, что Николай ощутил знакомый отклик.
— Стой, — сказал он напряженно.
Темная сила его растеклась, чтобы впитаться в землю.
Мох.
И корни.
И кости там, ниже, под корнями. Множество костей, в которых сохранились капли недожизни…
— Назад, — сипло произнес Николай, отступая.
— Чуешь?
Дядюшка втягивал ночной воздух, чтобы выдыхать его громко, сипло.
— Здесь… Старое святилище. Неподалеку.
— Святилище?
— Морриган. Или Мораны. Моры. Белоликой… у неё много имен. И много святилищ, правда, редко какое остается живым. Но ты прав, дальше соваться не след. А вот рядом… самое оно место. Сюда он точно не сунется.
— Дед?
Николай огляделся. И плечами повел. Надо же… святилище. А почему в сопроводительных документах о том ни слова? И когда снимали план местности, когда проводили рекогносцировку, никто и словом не обмолвился о действующем — а он теперь слышал отклик — святилище Моры?