Я посветил в гроб фонариком (батарея: 31 %).
Он не был пуст, чего я отчасти ожидал, так что при виде тела испытал скорее облегчение, чем шок, ведь как ни крути, а именно ему и положено там быть.
Краткая научная лекция. Тридцати пяти лет достаточно, в зависимости от плотности закрывания и материала, из которого сделан гроб, чтобы находящийся внутри его труп полумумифицировался. Такого срока маловато для разжижения всех тканей, и кости не рассыпаются в прах раньше, чем минует столетие, так что в результате вы увидите скелет, покрытый чешуйчатыми серыми ошметками сухожилий. В то время я не знал этих научных сведений – мне пришлось ознакомиться с ними позже, чтобы написать об этом, – и не понимал, на что надеялся Майкл, какие выводы, криминалистически или интуитивно, по его мнению, я должен был сделать при виде недоразложившегося трупа. Я покачал головой, сознавая бессмысленность всего этого.
Но в гробу могло находиться что-то еще, рассудил я. Майкл наверняка извлек оттуда все действительно важное, хотя он же пытался что-то мне показать, хлопал себя по карманам и ругался, не находя искомое. Но если это что-то умещалось у него в кармане, зачем прятать его в огромном гробу, скажите на милость? И зачем Майкл стал бы тащить сюда весь гроб, если из него уже вынуто то, что нужно?
Я должен был осмотреть все повнимательнее. Свет фонарика (батарея: 31 %) первым делом упал на остатки человеческой ступни, которая в отдельности от всего остального напоминала маленькую птицу: длинные тонкие кости формировали подобие клетки. Двигаясь взглядом вверх по ногам, восковым в процессе распада, я пытался вспомнить уроки биологии в старшей школе и проверить, все ли на месте. Скелет был не такой образцовый, как те, что встречались мне в учебных кабинетах, грудная клетка наполовину рассыпалась, и казалось, что в ней больше ребер, чем положено. От одежды не осталось ни кусочка, только несколько золотых пуговиц лежали рядком на груди, напоминавшей изорванный ветрами парус, да пряжка ремня завалилась в провал бывшего живота.
Должен признать, хоть я и смотрел на мертвого человека, которого мой отец убил выстрелом в шею, но ничего не чувствовал. Ни угрызений совести, ни отвращения. Я смотрел на этот труп так же, как на то тело со склона горы, – с отвлеченным, чисто научным интересом. А теперь, после рассказа Майкла о том, что эти останки когда-то были негодяем, который пытался убить моего отца, я переживал и того меньше. Тело в гробу ничего для меня не значило. Много лет я старался как мог защититься слепым неведением, ничего не знал об этом давно умершем полицейском, даже не был уверен, что мне известно его имя.