— Здравствуй, крестник! — радушно встречал меня кум, продолжая стучать заступом.
Не отрываясь от работы, он тут же сам начинал разговор о Вачеке, сообщая о нем что-нибудь новенькое, при этом, разумеется, желаемое выдавая за действительность.
— А мой-то в гору идет, молодчина! В гимназии состоять — это тебе не коров пасти!
— А может, он в приюте для бедных, дядя Мухан? — неосторожно выдал я однажды то, что слышал от взрослых.
Дядя Мухан, не ожидавший от меня такой дерзости, на минуту даже стучать перестал своим заступом.
— Но, но, полегче, молокосос!
Это была незначительная размолвка, которая очень быстро забылась.
По-прежнему каждый день я забегал на участок и слушал рассказы дяди Мухана, в правдивость которых он сам верил.
С дедом он был в дружбе, вечерами заходил попить чайку и часок-другой потолковать о том о сем.
Дед любил его, сам искал с ним встречи, но когда они сходились, обязательно ссорились.
Дядя Мухан не любил гончаров. С утра до ночи он трудился на своей круче и гордился тем, что растит хлеб. Все другое он и в грош не ставил.
Дядя Мухан — человек робкий и немногословный, но, когда разговор заходил о ремесле, кто во что горазд, он делался шумным, многословным.
— Хлеб — это Шаки-Ширван![10] Мир плугом кормится.
— Вижу, вижу! — язвил дед, задетый за живое. — Папаха сваливается, когда смотрю на крышу твоего дома! Куда нам до Мухана-аги. Шашлык не ели, но от дыма ослепли.
Это был предел, дальше которого ссора не заходила.
В это время бабушка, позвякивая медными пуговками на рукавах, ставила перед дедом и крестным дымящиеся чашки с чаем.
Чай действовал на деда размягчающе. Он осекался на полуслове, махал рукой и как ни в чем не бывало принимался пить. Крестный тоже брался за чашку.
— Что это, кум, никак опять мы повздорили с тобой? — искренне удивлялся дед, уже ласково поглядывая на дядю Мухана.
— Было такое, кум, — улыбался крестный.
От ссоры и следа не оставалось.
Из-за спины Аво я смотрел, как дед, умиротворенный, обжигаясь, с прихлебом тянул из чашки, посасывая кончики усов.
У деда были белые пышные усы, которые концами лезли в рот. Когда он пил чай, мне казалось, что он пьет свои усы.