Пузан минут пять без особого интереса смотрит на экран, потом подходит, теребит меня лапой, корчит гримасы, закатывает глаза — это означает «давай повозимся» — поборемся или побегаем, или потянем тряпку, что ты, в самом деле, уткнулся в свои бумажки!
Я немного почешу его за ушами и хмурюсь.
— Слушай, Пузан, я же тебе сказал, у меня работа. И ещё надо в магазин сходить, купить еду, приготовить. Так что дел по горло. А тебе лишь бы валять дурака. Лучше почитай книжки. Ты всё же личность, а не пустоголовый оболтус!
Я раскладываю на полу книги с цветными иллюстрациями. Пузан ложится, внимательно рассматривает страницы, делает вид, что читает. На его лбу собираются складки, время от времени он многозначительно причмокивает и, как бы размышляя, тянет:
— Да-а!
Корчит из себя философа. Если в этот момент в коридоре зазвонит телефон, Пузан вскакивает и, опережая меня, подбегает к аппарату, носом сбрасывает трубку и сипло тявкает.
Так проходит два-три часа, затем я собираюсь в магазин, а Пузана зову на балкон.
— Всё, пообщались, скрасили друг другу одиночество и хватит, полезай к себе.
Но пёс посмотрит на меня таким страдальческим взглядом, что мне ничего не остаётся, как выдавить:
— Ну так и быть, тащи ошейник с поводком.
На радостях Пузан почти самостоятельно преодолевает разделительную перегородку и в своей комнате, сшибая стулья, несётся в прихожую. Я слышу, как он подпрыгивает, шлёпается, зло урчит оттого, что не может достать свои причиндалы. Наконец раздаётся грохот — явно рухнула вешалка — и в проёме балконной двери появляется запыхавшийся Пузан с ошейником и поводком в зубах, при этом он ещё умудряется изобразить победоносную улыбку.
На улице Пузан ликует от счастья: высунув язык, безудержно вертится из стороны в сторону, отчаянно виляет хвостом; точно узник, внезапно получивший свободу, радуется абсолютно любой погоде и уже не бурчит на велосипедистов, а ко всем прохожим просто-напросто лезет целоваться. Особенно к девушкам.
На «ничейной территории» он великодушно позволяет разгуливать голубям и кошкам; при встрече с соперниками-кобелями только гордо отворачивается, а сучкам выказывает безмерную любовь, при этом бахвалится мускулатурой, выпячивает грудь — паясничает, одним словом. Что меня удивляет — Пузан издали безошибочно определяет пол собаки — по походке и «выражению лица». Я, пока не подойду и не загляну под живот, не установлю, а он определяет без промаха.
На улице Пузан не просто чересчур общителен, его охватывает чувство всеобщего братства. Заметив, что у школы ребята занимаются физкультурой, рвётся к ним, умоляет меня спустить его с поводка. Я не выдерживаю: «Ну что, — думаю, — он целыми днями сидит в четырёх стенах. Ведь он молодой и ему побегать хочется».