Когда дядя встретил его у двери, он не упомянул о задержке и даже объяснил, что “его гость” тоже опоздал, хотя и не так поздно, как его племянник. Кроме них троих, в доме никого не было. По указанию своего дяди Ашни поступил в местную начальную школу, решение, в котором Чоудхури не был уверен, но которое поддержала его мать, что привело к тому, что, возможно, впервые за десятилетия два давно не живших брата и сестры пришли к согласию. Чоудхури был рад, что в этот момент ему не нужно будет смотреть в лицо матери или дочери, пока дядя провожал его в кабинет.
Комната была обставлена диванчиком, креслом с подголовником, книжной полкой и телевизором в углу, на экране которого труппа красочно одетых танцовщиц жестикулировала на сцене, что выглядело как кульминационный третий акт какой-то болливудской постановки. В центре комнаты в ожидании стоял мужчина. Прежде чем Чоудхури успел расслышать свое имя, он заметил, что у него всего три пальца на правой руке. Они пожали друг другу руки. Чоудхури был представлен как “мой племянник Сандип, который работает на американское правительство”, в то время как его дядя представил своего гостя как “Касема, персидского друга”.
Во вступлении Пателя присутствовала небольшая двуличность, против которой Чоудхури не возражал, но о которой он, безусловно, знал. Его дядя, очевидно, полагал, что Чоудхури ничего не знал об этом иранском офицере. Чоудхури знал очень много. Он читал отчет майора Митчелла о его пленении в Бандар—Аббасе, который включал — среди прочих деталей — длинное описание трехпалого иранского бригадира, избившего его до бесчувствия. Чего Чоудхури не понимал, так это того, как Фаршад, бывший высокопоставленный офицер Сил Кудс Революционной гвардии, оказался здесь с несколько донкихотской дипломатической миссией по ведению переговоров об освобождении индийского танкера.
Они втроем сидели в кабинете, причем Патель стратегически разместился в кресле с подголовником, а Фаршад и Чоудхури были вынуждены делить диванчик, расположение сидений которого напомнило Чоудхури о бесконечных сеансах, которые он проводил в брачных консультациях много лет назад. Фаршад и Чоудхури начали говорить о текущем споре своих стран с той же сдержанной язвительностью, что и на одной из тех супружеских встреч.
По словам Чоудхури, для иранцев было неприемлемо претендовать на контроль над Ормузским проливом. Последствия для мировой экономики, которая уже сильно пострадала из-за нынешней китайско-американской войны и теперь балансирует на грани депрессии, будут разрушительными, не говоря уже о последствиях для Ирана, который, несомненно, подвергнется дальнейшему осуждению и, возможно, возобновлению санкций, подобных тем, которые они пережили два десятилетия назад, во время их неудачной ядерной сделки.