— Ты же смотрела «Тимберлендз» в чёрно-белом, — говорит он. — Теперь всё будет цветным.
Она улыбается ему кривыми зубы, глаза её искажены толстыми стёклами очков. Она сияет. Он улыбается ей в ответ. У неё улучшение. Ненасытный кошмар, который курсировал по её сосудам, притих. В эти дни она чувствует себя хорошо, уменьшилась слабость, носовые кровотечения прекратились, синяки на коже рассасываются. Врачи говорили ему, что улучшения длятся не долго, во всяком случае, не в её возрасте. Даже если она и знает об этом сама, то значения не придаёт. Он встаёт на ноги, пока ещё не в силах вновь нагрузить себя тяжестью, но вместе с тем, не желая заставлять её ждать. — Пойдём. Поскорее установим его и подключим.
Она открывает входную дверь, и он, тяжело ступая, заходит в дом. Он едва сдерживает стон — все мышцы его снова начинают болеть под тяжестью громоздкого ящика. Она весело ковыляет следом за ним мимо гостиной и мимо столовой. Там на ткацком станке лежит почти завершённый гобелен. Его тёмные тона, словно, поглощают весь дневной свет. Шатаясь, он проходит по коридору в её комнату, и выпускает тяжёлый ящик из рук на кровать. Руки ломит от боли. Он приятно удивлён тем, что кровать аккуратно застелена. Не потому, что он заставил её. Она сделала это сама, впервые за всё время болезни. Это признак хорошего самочувствия. На старом телевизоре в кульке из фольги, подвязанном голубой ленточкой, он видит масляно-жёлтые цветы бегонии. Она переставляет кулёк на комод. Хорошо, что к ней вновь вернулась живость движений.
Он просовывает пальцы под картонные створки и тянет их вверх.
— Опять эта дама из Общества Защиты Животных?
— По крайней мере, это не ещё одна хризантема, — смеётся Сьюзан.
Джуит то и дело выносил на заднее крыльцо хризантемы, листья которых опали, а цветки превратились в хрупкие коричневые помпоны. Миссис Фэйрчайлд всё время приносит их в отсутствие Джуита, а Сьюзан либо о них забывает, либо ей просто не хватает сил ухаживать за цветами. Джуит уже привык срезать увядшие листья и поливать цветы — а они, даже самые запущенные, иногда возвращаются к жизни новыми тонконогими стебельками, с которых свисают, словно виноградинки, жалкие, тщедушные маленькие цветки.
— Она так добра, что продолжает меня навещать. В конце концов, ведь не я, а Ламберт любил собак.
Джуит отогнул створки крышки. Обёрнутый толстой прозрачной полиэтиленовой оболочкой и обжатый пенопластом, телевизор прочно сидит в ящике. Пенопласт не оставил в ящике места для того, чтобы Джуит мог медленно вынуть телевизор, просунув ладони под него. Он наклоняет картонный ящик, встаёт на колени, чтобы порвать полиэтиленовую оболочку. Он вздыхает, поднимается, переворачивает ящик вверх дном и вытряхивает оттуда неподатливый телевизор. Телевизор, стиснутый скобками пенопласта, вываливается на кровать. Джуит отдирает скобки, отслаивает прозрачную липкую ленту, разворачивает полиэтиленовую обёртку с воздушными пузырьками. Телевизор сияет новизной и пахнет складским помещением.