— Вишнёвое дерево, — сказал Бил. — Чиппендейл. Американский, начала девятнадцатого века. Изящно.
Он встал на колени, пытаясь открыть выдвижные ящики. Когда он взглянул на Джуита, глаза его сияли.
— Это шедевр.
— Это развалина, — сказал Джуит.
Он смотрел на царапины, перекосы, склеенные трещины, вмятины от зубила, белые кольца, оставленные днищем ведра с краской. На коросту столетней грязи. — Какой-то сорвиголова использовал её вместо стремянки. — Оно целое, — поднялся Билл с коленей. — Вот что важно. Давай, помоги мне его сдвинуть.
— Билл, оно безнадёжно, — сказал Джуит.
— И ты?
Билл протиснулся за дубовым столом, таким же как стол из далёких воспоминаний о Деодар-стрит, и схватился за бюро. Он поднатужился, и бюро сдвинулось с места, проскрежетав по цементному полу.
— Я думал, ты в меня веришь.
— Понадобится чудо, — сказал Джуит.
— Я сотворю тебе чудо, — сказал Билл. — Но сперва нам надо его отсюда вытащить.
И они его вытащили. Джуиту это обошлось в двадцать долларов. Биллу это обошлось в несколько недель напряжённой работы, иногда по ночам. Он буквально погряз в ней, но радость не покидала его. Он обрабатывал старую развалину бережно и аккуратно. Он вымачивал и медленно выравнивал покоробленную древесину, постепенно прикладывая всё большую и большую силу. Грязь на поверхностях, растрескавшийся клей на штифтах, выступы и неровности постепенно исчезли. Своим благоговейным усердием Билл превзошёл бы любого археолога. Чтобы избавиться от вмятин и выступов, он отслоил старый лак и отшлифовал дерево песком. Гостиная превратилась в столярную мастерскую. Квартира пропахла выводителем краски, горячим клеем и льняным маслом. Бывали минуты, когда Джуит уже и думать не мог об этом проекте. Он сомневался, что это когда-нибудь кончится. Но вот наступил тот день, когда антикварное бюро наконец-то было готово. Оно стояло на грязных истёртых стопках газетной бумаги, сияющее, гладкое, совершенное — точь-в-точь, как в тот самый день, когда его привезли в запряжённой лошадьми повозке из мебельного магазина Томаса Сеймура в восемьсот одиннадцатом году — Билл даже проследил происхождение вещи.
Билл сфотографировал бюро до начала, во время и по окончании работы. Теперь фотографии служили доказательством его мастерства. Так он нашёл себе работу. Джуит смирился. Он вовсе не был уверен в том, что слова этого цыганского паренька, двадцати двух лет от роду, не были дешёвой бравадой. И всё же, он сотворил Джуиту это чудо. Ему предложили за бюро бешеные деньги. Однако он ни за что не расстался бы с ним. Для него это бюро всегда означало и означает что-то особенное. Теперь оно стоит у них гостиной. В элегантных выдвижных ящиках лежат театральные программы, альбомы с вырезками из газет и журналов, контрамарки и фотографии, журналы о кино — всё, что когда-либо было напечатано об Оливере Джуите, и не только с того времени, как они стали вместе жить, но и от более ранних лет. Билл неустанно обчищал книжные магазины, большие и малые. Он мог провести целый час, сидя в позе лотоса и листая жёлтые страницы. Он освоил все премудрости системы микрофильмов в отделах периодики. Будь у него образование, он стал бы замечательным исследователем. Однако он был сорокой-воровкой, мышкой-норушкой, не коллекционером, а накопителем. Даже если фильм или серию фильма с Джуитом показывали уже несколько раз, даже если канал не берёт антенна, даже если показывали в недоступное для просмотра время, телепрограмма, в которой об этом написано, кладётся в выдвижной ящик.