— Моя мать была членом Алтарной Общины, — говорит он Биллу.
Бил проводит ладонью по спинке скамьи. Он недовольно хмурится.
— Как они могут так обращаться с этой замечательной древесиной? Бьюсь об заклад, её не полировали лет десять. А в последний раз, — наклоняется он и смотрит, — её даже не шлифовали песком.
Джуит идёт вперёд по проходу, под высокими потолками, мимо окон с витражами. То туг, то там не хватает кусочков цветного стекла. Их заменили картоном, который скверно раскрасил дождь. Он всегда любовался этими витражами. Ни одна городская церковь не могла такими похвастаться. Их выложил известный художник из Австрии. Когда-то Джуит помнил его имя. Сейчас он уже не помнит.
Сейчас ему приходит на память, какую грусть он испытывал на похоронах Ричи Коуэна. В той маленькой евангелистской церкви с дешёвым убранством оконные стёкла даже не были похожи на стёкла, скорее на ржавые жестяные пластинки. Он вспоминает, что церковь ту построили только-только. Вокруг неё была глина. Прихожане расселись по откидным стульям. Органа там не было, его заменяло расстроенное пианино. Гимны напоминали регтайм. Священник был в мятом городском костюме. Ричи к этому, должно быть, привык, однако он заслуживал лучшего. Он не мог оторвать глаз от этих безобразных оконных стёкол. В церкви было очень холодно. В жизни Ричи, этой короткой жизни, даже церкви красивой не было. Он говорит Биллу:
— Когда мне было тринадцать или четырнадцать я прислуживал у алтаря.
— А как это? — нервно усмехается Билл, глядя на ковровую дорожку, вытершуюся до основания. — Ах, да. Ты подаёшь священнику разные штуки и всё время становишься на колени.
— И зажигаешь свечи, — говорит Джуит, — и ещё вынимаешь свечи из огромного канделябра — овала на длинной палке. Сперва я так нервничал, что это отнимало у меня уйму времени. Прихожане кашляли, ожидая, когда же я, наконец, закончу, и они смогут уйти. Однажды, я чуть не выпустил канделябру из рук.
— Ты был в длинных одеждах, — говорит Билл, — и выглядел как ангел, да?
— Мне так казалось, — говорит Джуит. — У них в корзинах всегда было много этой одежды, выстиранной и отглаженной. Каждый раз я старался выбрать себе одеяние, где шнурки подлиннее. И я никогда не опаздывал. Первая служба начиналась в семь утра, но даже если шёл дождь, я всегда приезжал вовремя. Я ехал на велосипеде, промокал до нитки, но приезжал.
— Наверное, прихожан было много, да? — усмехается Билл, усмешка исчезает с его лица, и он слегка наклоняет голову. — Зачем мы сюда приехали?
— Я показываю тебе моё детство, — говорит Джуит. — Пойдём. Там ещё кое-что.