Не то, чтобы эти люди привлекали его. Причина лежала глубже. Это было даже не навязчивым состоянием, а своего рода рефлексом. Его мать годами пыталась отучить его заглядываться на людей. Ей этого так и не удалось. Он постиг уловки, благодаря которым она и не подозревала, что он за кем-то наблюдает, тогда как он только этим и занимался. Он научился наблюдать за людьми между миганиями. Многие не замечали этого — ни за час общения, ни за всю жизнь. Зачем он это делал?
Для того ли, чтобы запомнить жесты, походку, манеры поведения, разговора, то, как слушают или смотрят на собеседника, встают, садятся, едят, пьют, снимают пиджак — и затем совершенствоваться в игре? Это было бы слишком просто. Такое объяснение удовлетворило бы тех, кто застал бы его за этим занятием. Но не его. Это было неким страстным желанием, неким голодом, которые он не мог себе объяснить. Иногда это занятие опечаливало его, иногда заставляло злиться на себя, иногда истощало своей неплодотворностью, но он не мог перестать заниматься им, как не смог бы приказать себе не дышать.
Теперь он смотрел на невысокого, подтянутого, загорелого парня, почти мальчика. Тот шёл к столу секретарши по ковру соломенного цвета. Голова немного великовата, как у жокея, крепкие плечи, узкий таз, черный костюм, только что снятый с вешалки в магазине Дж К. Пенни во Фресно. Он нёс маленький букет цветов, голубых и оранжевых Походка как у петушка-забияки. Глаза его сияли, а широкий рот расплылся в усмешке так, словно он вспомнил про себя какую-то шутку. За дальним рядом кушеток и стульев, он сунул букет в зубы и перевернулся «колесом». Молодая секретарша от удивления встала, а Джуит засмеялся. Парень поклонился, вручил её цветы, заправил галстук под жилет и произнёс, слегка гнусавя по-деревенски: — Уильям Хэйкок, мисс. К мистеру Морри Блоку, если можно.
Джуит вздыхает и переворачивается в постели. «Колесо» и букет должны были очаровать молодую женщину; чтобы мисс запомнила Уильяма Хэйкока навсегда. Может, она и запомнила его, а может и нет. Это значения не имело. Морри ошибся в Билле. На сцене маленького театра во Фресно тот выглядел таким ярким и многообещающим, как новая игрушка. Но оказалось, что у него недостаточно твердый голос, плохие зубы, маленький рост и что он, кроме того, совсем не умеет играть. Всё это было не смертельно, но он, ко всему прочему, был совсем не фотогеничным. Стоило ему только повернуть голову, будучи в кадре, и он начинал выглядеть, как кто-то другой. Поэтому он был нечастым гостем в приемной Морри.