— Тебе, наверное, надо полежать, — говорит он.
— Я ещё не умерла, — отвечает она, но ткать прекращает, поворачивается на скамейке и улыбается ему.
Больной ногой она задевает за перекладину под сиденьем. Его не удивило то, что она в линялой домашней одежде. Слишком долго он прожил с ней, чтобы этому удивляться. Однако последний раз они виделись, когда ещё был жив Ламберт — неужели с тех пор прошло целых семь лет? — и её затрапезный вид производит на него впечатление как бы заново: быть может от того, что он так много времени проводит с людьми, единственное достоинство которых в том, что они отлично выглядят. А у неё — мордочка мопса и маленький росток, а глядя на её рот можно подумать, что её зубы специально собрались в кучу, чтобы вырваться наружу. Она носит очки — не такие толстые, как те, что до самого конца носил бедный Ламберт в робкой надежде ещё на чуть-чуть отсрочить полную слепоту. С тех пор, как умерла их мать, Сьюзен стрижёт волосы коротко. Она почти вся седая, хоть ей всего шестьдесят два. Ему кажется трогательным, что у неё на макушке начала проглядывать лысинка. Она, словно прочитав, его мысли говорит:
— А ты красив, как всегда. Высок, строен и подтянут. Оливер Прекрасный.
— Твои глаза тебя подводят, — возражает он. — Я стар, Сьюзан.
— Ну, тогда, значит, элегантен, — говорит она. — Так лучше?
— Меня испугал твой звонок.
Он проходит к станку и встаёт, печально глядя на неё сверху вниз. Станок большой, высокий — они занимает почти всю комнату. Раньше здесь стоял круглый стол из золотистого дуба, вокруг которого были расставлены жесткие, неудобные стулья из такого же дуба. Над столом на цепи висел светильник с плафоном из радужного стекла. Светильника тоже нет, но в широком окне за спиной Сьюзан вверху сохранились вставки из того же стекла. Вдоль стен, отделанных панелями, громоздятся картонные коробки, нервно поставленные одна на другую. Коробки распирает от мотков пряжи и сложенных в несколько раз тканых изделий. Высоко на стенах с подставок для тарелок, где уже не осталось ни одной, спускаются работы, выполненные техникой макраме. Их она иногда вплетает в свои большие панно, создавая тем самым своеобразные колючие барельефы.
Он спрашивает.
— Как ты себя чувствуешь? Что сказал доктор?
— Чувствую я себя прекрасно, — весело отвечает она. — Именно поэтому я и пошла к врачу. Разве к врачу ходят по какой-то иной причине?
Она вдруг спохватывается и прикасается к его руке.
— Ты же не идиот, правда, Оливер? Ты просто говоришь порой так, словно ты идиот, верно? Прикидываешься. Конечно же.