Он убирает постель. Хорошо, что Билл вёл себя сегодня не так ужасно, как это бывает обычно. Когда они только стали жить вместе, он приводил домой каких-то незнакомцев из магазинов, где он работал, из закусочных, где он завтракал только гамбургерами, из супермаркетов, где он что-то покупал — приводил для того, чтобы доказать им, как перед Богом, что он на самом деле живёт с Оливером Джуитом, актёром. Я же говорил, именно он снимался в рекламе «Лонжин»? Джуит чувствовал себя экспонатом из зоопарка. Он пытался это прекратить, но удалось лишь слегка приостановить. Это возобновилось, стоило ему трижды удачно выступить в передаче «Вся семья в одном лице» в роли фригидной тётушки-самой-надменности, элегантной и дорогостоящей. Каждый божий вечер Билл устраивал пирушки по этому поводу. Джин и вермут лились рекой. Квартира кишела проворной и разновозрастной молодёжью, галдевшей как свора петухов. Билл был счастлив. А Джуит несчастен. Он взял за правило уходить из дома в половине пятого и не возвращаться, пока не стемнеет.
— Ты делаешь так, чтобы я выглядел дураком, — говорил Билл.
— Лучше уж ты, чем я, — отвечал Джуит.
Но лучше не становилось. С его стороны это было эгоистично. Это причиняло боль Биллу, а у него не было права причинять ему боль. Ведь Билл доставлял ему слишком много счастья и слишком мало боли. Да и вообще никакой боли. Время от времени раздражение, может быть, неудобство — не более. В остальном Билл был упорно и даже глупо покладист. В том месте на бежевом ковре, где красивые загорелые ноги Билла растёрли пепел, осталось серое пятно. Джуит выкатывает пылесос, разматывает красные петли шнура, которые крепятся к корпусу блестящими клеммами, нагибается, чтобы включить шнур в розетку и проводит несколько раз щёткой по серому пятну. Он хмурится. Ты же знаменитость. Он никакая не знаменитость, но, как бы он ни старался, Билл это не усваивал. Наилучший выход для Билла — расстаться с Джуитом до того, как с Джуитом расстанутся фильмы, телевидение и рекламные ролики. Расстаться с ним до того, как единственной ролью, которую Джуит смог бы сыграть, станет роль умирающего в инвалидной коляске отца в «Ночи Игауны» на сцене какого-нибудь мелкого уличного голливудского театра. Выход наилучший, но надежда на это слабая.
Джуит молит Бога, чтобы она так и оставалась слабой. Он знает, что рано или поздно потеряет Сьюзан. Если он потеряет и Билла, то с чем же останется? Боюсь, мне нужны наличные. Пекарня — это мечта. Как-нибудь в субботу он заглянет туда, и Молодой Джой скажет, что пекарня уже продана. Нет, Билл — это всё, что у него есть на самом деле. На самом ли деле? С его-то стариковскими представлениями о веселье? Полдня он будет проводить на кухне, помешивая и переворачивая изысканные блюда на сковородках. Будет есть их вместе с Биллом. При свечах, да простит нас Господь. Запивать хорошим вином. В полутьме будет тихо звучать Моцарт. А на десерт они выпьют гоголь-моголь в высоком стакане. Яблоки с тёртым сыром. Кофе и бренди. А после они, сидя в глубоких креслах, будут беззаботно болтать про завтра и про вчера, а может быть Джуит будет читать вслух — Биллу нравится, как звучит голос Джуита. Или смотреть по телевизору чёрно-белое кино. И рано ложиться спать. Пройдёт ни один десяток лет, прежде чем Биллу захочется или придётся к этому привыкнуть. Но есть ли у Джуита эти десятки лет? А есть ли у него, как он думал недавно, годы?