И чуть не силой взяла за руки, подняла. Не вырываться же?
Старшая медсестра порядком захмелела, и это ей шло. Глаза сияли, зубы влажно блестели.
– Да я не умею.
– Я вас научу. Сейчас немножко потренируемся у вас, а потом всех поразим.
Она решительно повела его в кабинет, оставив дверь открытой, чтобы было слышно музыку.
– Левую мне на спину. Крепче, кабальеро! Правую – нет, не на плечо, так только пенсионеры делают. Берите меня за бок. Выше, выше! Вот так, смелей.
Она взяла его кисть и прижала к своей груди. Ладонь ощутила тугую полноту. Мягкие, горячие губы стали быстро целовать его щеку, прижались ко рту. Зиночка тихонько постанывала.
От неожиданности, от потрясения Антон Маркович повел себя грубо – отпрянул от нее, да еще толкнул.
– Зина, что вы делаете? Вы слишком много выпили.
Прозвучало это по-идиотски. Что она делает, было понятно, а морализаторство в такой ситуации могло только оскорбить.
Ковалева и оскорбилась.
– Что, был мужчина да весь вышел? – задыхаясь от обиды, выкрикнула она. – Или никогда и не был? Только и хватило мужской силы произвести на свет дочь-инвалидку?
– Ах, Зинаида Петровна, ну в самом деле… – жалко пролепетал Клобуков, махнул рукой и вышел.
Попрощаться с сотрудниками в таком состоянии он не мог, повернул к выходу.
Ковалева догнала его в коридоре.
– Антон Маркович, ради бога! – Голос срывался. – Прошу вас! Пожалуйста!
Он обернулся. Ее лицо было мокрым от слез.
– Простите меня, простите! Это я от обиды, от злости. Я же всё знаю. И про сына. И про вашу супругу… Я совсем не умею пить… И я вас очень… Нет, я не про это хочу сказать. Я сразу после праздников уволюсь. Мне будет стыдно на вас смотреть. Вы меня больше не увидите, честное слово. Только не уходите так. Простите меня. Пожалуйста!
– Что вы, Зиночка, – сказал Клобуков. – Мне вас прощать не за что. Это вы меня простите. Вы абсолютно правы, время любви – этой любви – для меня закончилось. Я слишком стар для такой женщины, как вы… Для любой женщины, – решительно добавил он. – И это нормально, это естественно. Каждому возрасту свое. Не вздумайте увольняться. Мне вас никто никогда не заменит. У нас с вами всё будет хорошо.
Ковалева разревелась пуще прежнего, но уже без надрыва, а через минуту-другую почти совсем успокоилась. Попрощались они сердечно, за руку.
Однако происшествие повергло Клобукова в совершенное смятение. Не из-за отношений с Зиной – они теперь, наверное, станут только лучше, исчезнет подспудная нервная напряженность, которую он по своей толстокожести предпочитал не замечать. Нет, дело в другом.