Хотел оглянуться на Баха – и не смог. Санин пожал плечами.
– Ладно. Провожать меня не надо.
Но Антон Маркович пошел за ним в коридор – чтобы хоть чуть-чуть оттянуть неизбежное.
– Кого вы спасти-то хотели? – спросил Санин на пороге.
– Жену.
– А-а. Понятно.
Ушел, не попрощавшись. Дверь за собой закрыл сам.
Постояв две-три секунды, Клобуков стиснул зубы. Вернулся в комнату.
Бах пил чай.
– Четыре ложки сахара положил, – сообщил он, блаженно улыбаясь. – Какое наслаждение!
Его лицо стало расплываться – это у Антона Марковича выступили слезы.
– Вы… вы примете мою помощь? – тихо спросил он. – Пожалуйста! Не отказывайте!
– С великой благодарностью. Про зубы и особенно про очки твой знакомый, конечно, прав. Если бы я снова мог читать, это было бы большим счастьем.
– Да вы внимательно выслушали письмо? – испугался вдруг Клобуков. – Вы поняли, что это я вас тогда выдал?
– Я понял главное. Ты за меня молился каждый день. Очень может быть, это меня и спасло. Молитва от человека неверующего Богу особенно драгоценна.
– И вы меня прощаете?
Слезы мешали смотреть. Антон Маркович сердито смахнул их, но тут же выступили новые.
– За что? – удивился Иннокентий Иванович. – Всё, что со мной произошло, было благом. У Господа по-другому не бывает. Это были самые счастливые, самые лучшие годы моей жизни.
– Самые лучшие?
– Конечно. Где человек нужнее всего, там ему и лучше. Ты же врач, ты должен это знать. Разве ты не чувствуешь себя счастливым, когда избавляешь больного от боли? Разве ты не ощущаешь в такие моменты, что твоя жизнь полна смысла? Ах, каких хороших и интересных людей я встретил! И сколько!
– Где? В тюрьме? Вы имеете в виду других заключенных?
– Не только заключенных и не только в тюрьме. Хотя и в тюрьме тоже. Со мной произошло столько добрых чудес!
Иннокентий Иванович стал с удовольствием перечислять.
– Первое чудо случилось прямо на Лубянке, когда меня привезли. На допросе меня ударили, только один раз, я упал со стула, ушибся головой и очнулся уже в больнице.
– Кто ударил?
– Какой-то сердитый, испуганный. Не помню. Я запоминаю только хороших людей. От ушиба головы у меня произошел временный паралич. Несколько месяцев я лежал, не чувствуя тела. Это было такое удивительное, ни на что не похожее ощущение! Что в тебе жива только душа, только мысль. Сколько я всего передумал, сколько перечувствовал! А потом понемногу начал двигаться, вставать. Все были очень терпеливы и заботливы. Один очень хороший человек по секрету сообщил, что мне невероятно повезло. Меня хотели назначить на процессе предводителем какой-то секретной антиправительственной организации, но решили, что привозить на суд паралитика и приговаривать его к высшей мере будет как-то не очень. Вместо этого я получил всего лишь 25 лет и поехал в лагерь. Ну не чудо? В лагере я тоже очень хорошо устроился. Санитаром, а потом медбратом в «больничке», у меня ведь еще с мировой войны опыт. Но теперь-то я знаю и умею намного больше. Ах, какая замечательная это была жизнь, если б ты только знал! Ведь, казалось бы, «мертвый дом» или, выражаясь по-старокнижному, узилище, то есть узкое, тесное место, где сжимают тело и душу, а всё оказалось наоборот. Что ни день, то радость. И все ко мне очень, очень хорошо относились. Начальники много раз желали ходатайствовать о моем досрочном освобождении, но я умолял их оставить меня, где я нужнее. Три года назад главный врач Тимофей Кузьмич, совершенно великолепный человек, говорит: увы, не имею права вас более держать – вышел указ: заключенных, достигших 75-летнего возраста, вне зависимости от срока, всех выпускать. Я даже заплакал. Где я еще буду так нужен? Кому? Но Тимофей Кузьмич обо всем подумал, всё устроил. Дал мне рекомендательное письмо своему коллеге, в подмосковную колонию – в Москву-то мне не положено. Там, в лазарете, я до минувшего лета и прослужил, по справке об освобождении – вольнонаемным медбратом, но силы уже не те, и видеть стал совсем плохо. Пришлось уволиться, из общежития съехать. Сейчас вот поселился в Коломне, езжу в колонию помогать на всяких легких работах – лекарства разносить, сидельничать и прочее. Зарплату они мне платить не могут, но кормят. Посоветовали подать прошение о реабилитации. Сказали, тогда дадут комнату, назначат другую пенсию. Сейчас у меня минимальная, четыреста рублей. Половину отдаю за жилье, половина уходит на проезд до колонии и обратно. Да что я тебе про скучное! Давай лучше расскажу, сколько со мной за эти годы произошло чудес.