— Мои жены все законные, по шариату, — успел выдавить из себя ишан, пока они входили.
И испугался: где его голос? Голос пропал, а сердце билось, как раненая перепелка. И глаза затуманились. Но все же он разглядел, что вошедшая с женами молодка действительно была той самой, что передала ему вчера сельсоветский вызов. А председатель представил ее:
— Это наша новая учительница — Салимахон Самандарова. Вместо нее с детьми сейчас занимается Талибджан Обидов, приехавший из Ташкента, высокий чин. Помогает нам, спасибо ему. А Салимахон я попросил оказать вам, ваше преосвященство, должное внимание и побыть здесь. Возьмите заявления, Салимахон. Будем читать по очереди, вслух? Как желаете, ишан? — Съежившийся, постаревший человек, сидевший перед ним в кресле, молчал, и он обратился к самой маленькой женщине в парандже: — Как вы желаете, доченька Назикахон? Что скажете?
Из-под черного чачвана послышались сначала плач, а потом и слова:
— Что я могу сказать?
— С вашего согласия написано это заявление?
— Конечно! Спасите меня от этой муки, не хочу с ним жить!
— О неблагодарная! — проговорил ишан, не глядя на нее.
Так он повторял еще дважды, теряя голос, но, когда и старшая жена, Зебо, подтвердила заявление, воскликнул:
— Столько пила-ела моего!
— А сколько всякой работы вам переделала? — крикнула и она. — Я еще молодая. Тьфу!
— Тихо! — остановил ее «аксакал» и, встав, объявил торжественно и поименно, что все они отныне считаются разведенными с Салахитдином, сыном Джамалитдина, и — свободны.
— Пусть катятся куда хотят, — сказал ишан.
— Нет, — возразил Исак-аксакал. — И по новому закону, и по старому, шариату, вы обязаны отдать им, бывшим женам, дома и разделить с ними имущество. Так? Так. Сегодня в ваш двор придет комиссия сельсовета, чтобы проследить за этим и проверить, все ли сделано по справедливости. Честь по чести, — повторил он, а когда ишан спросил, все ли это, может ли он уйти, добавил: — Есть еще у меня к вам личная просьба, уважаемый ишан.
— Какая?
— Большая. В ближайшую пятницу, перед всем обществом, на молении, — с остановками и все суровее говорил Исак-аксакал, — прошу вас отказаться от проклятия, которое вы обрушили на голову нашего учителя Масуда Махкамова…
— Как? — неожиданно вернувшимся к нему голосом прорычал ишан.
— Я сказал — перед людьми. Покайтесь. Ну, мало ли чего не сделаешь сгоряча! Погорячились — одумались. А то…
— Что?!
— Привлечем вас к ответственности за контрреволюционную вылазку, — холодным и беспощадным тоном предупредил Исак. — Поняли? Наш Масуд — замечательный человек. Дети его полюбили. Двух учителей мы похоронили в Ходжикенте, он — третий. Не испугался, приехал. И вашего проклятья не испугался. Школа работает… Так что я для вашего же блага это советую, уважаемый ишан.