Исак-аксакал меж тем достал из ящика своего стола исписанный лист бумаги и сказал:
— Хорошо, что пожаловали, уважаемый ишан. А то нам вот тут кое в чем надо обязательно разобраться…
— В чем?
— Во-первых, в этой бумаге.
— А что это? — спросил ишан и тут же упрекнул себя: «Много спрашиваешь, помолчи, больше достоинства, поменьше слов».
— Официальное сообщение, — ответил Исак-аксакал. — Из Богустана. Проводили там перепись скота, было такое дело, и ваш тесть Мардонходжа обнародовал, что триста баранов в отаре, которую он пасет, принадлежат вам.
— Мардонходжа? — прошептал ишан.
— Да, он.
— Сказал?
— И сказал, и подписью засвидетельствовал. Вот.
Ишан покосился на бумагу и увидел отпечаток большого пальца. Вот почему не приехал «верный» Мардон. Такой верный, что убить мало!
— А вот еще одно сообщение, из Хумсана, — продолжал Исак. — Оттуда извещают нас, что в их табунах гуляет тридцать ваших коней.
Ишан начал меленько хихикать и вдруг рассмеялся, положив руки на живот:
— В жизни не занимался разведением скота. Бог свидетель!
— Значит, не ваши кони? И бараны не ваши?
Взгляды Салахитдина-ишана и Исака-аксакала столкнулись.
— Не мои, — твердо сказал ишан. — Это наговор.
— Ай-яй-яй, — сказал председатель сельсовета, покачал головой и пододвинул ишану чистый лист, а сверху на него положил карандаш. — Пишите.
— Что писать?
— Заявление. Что это наговор. Что триста баранов и тридцать коней не ваши. Так и пишите: не мои!
— А чьи?
— Ничьи. Бесхозные. И советская власть раздаст их бедным, неимущим крестьянам. Правильно?
Дрожащей рукой Салахитдин-ишан начал писать заявление, но подписался уже довольно твердо. Удовлетворенно крякнув, Исак-аксакал собрал и спрятал в свой стол бумаги, ради которых ездил к соседям той памятной ночью, когда Нормат чуть не убил Кариму. Ишан ждал. Это еще только во-первых… А что во-вторых? Им первого мало? Ну, Мардон, будь ты проклят! Ты становишься моим злейшим врагом, никогда не забуду.
— Теперь второе… — рокотал Исак-аксакал. — Уважаемый ишан! Сюда смотрите, а не в окно. Вот бумаги от ваших жен. Почитайте.
И он разложил перед ишаном четыре листка. Господи! Этого не может быть! Все четыре его жены заявляли, что не хотят больше жить с ним. И он так и сказал:
— Этого не может быть! Их заставили… Это неправда!
— Для этого мы и пригласили сюда ваших жен, чтобы все установить честь по чести. Пусть они сами скажут… Если согласны — подтвердят свои заявления. Если нет — могут забрать, — и он позвал с веранды сразу всех женщин.
Может быть, лучше по одной, хотел предложить ишан, легче застращать каждую в отдельности, но Исак-аксакал — хитрый председатель, он понимал, что вместе женщины поддержат друг друга и постесняются идти на понятную.