— А вас как зовут? — спросил чайханщик.
— Масуд.
— Значит, в чайхану будете приходить, Масуд?
— А вы ко мне приходите. Где дом Нарходжабая?
— Вон.
— Тот белый, на возвышенности?
— Да.
— Так я уже был там! Этот самый, где сельсовет?
Кадыр-ака покивал в подтверждение. Пышные усы заколыхались. А Масуд подумал: здорово же меня измотала дорога, что я не узнал дома по описанию отца, не заметил инкрустированных ворот, у которых разговаривал со стариком сторожем. Надо встряхнуться. Он и в самом деле встряхнулся и покатил, вскочив на велосипед, а Кадыр-ака вернулся в чайхану, где кишлачные лодыри, пошумливая, уже кидали карты друг другу.
Кадыр-ака с ожесточением стал убирать у них скатерть.
— Эй, эй! — раскричался на него главарь. — Какая змея тебя укусила?
— Скоро вечерняя молитва…
— Да, — поглядев на низкое, заалевшее солнце, подтвердил косоглазый.
— Убирайтесь!
— Мы — правоверные, помолиться не забудем, а ты, собака, что привязался? Не трогай нас! — налетел на чайханщика главарь.
— А чего тебе со мной лаяться? — спросил Кадыр-ака, выпрямляясь. — Ты с ученым парнем поспорь. Он один вас всех прижал к земле. Так что твое дело теперь — сиди помалкивай!
— О, еще один учитель поднял хвост!
— Сильный только перед сильным хвост поджимает, — ответил Кадыр-ака парню в красных сапогах. — Чего мне перед вами-то гнуться?
— Замолчи! — крикнул главарь.
— Тоже мне! Сам перед учителем сник, а теперь горло дерешь! — усмехнулся чайханщик. — Горлодер.
— Сник? Поживем — увидим, под чью он дудку запляшет!
— Как бы он всех вас не заставил плясать под свой дутар! Видели, у него дутар привязан к «велисапету»? Выкладывайте денежки за чай и еду!
— Ладно, брось, мы тутошние…
— Никуда не удерем.
— Подсчитай, сколько мы тебе должны, завтра заплатим сполна и сразу!
Они разбежались в разные стороны и поспрыгивали с сури, а он так и остался стоять со скатертью в руках.
Солнце уже коснулось макушек чинар своим золотым краем. До вечерней молитвы остались минуты. Ларьки по бокам от чайханы позакрывались, кишлак словно вымер, а скот еще не запылил по улочкам и закоулкам, вернувшись с сочных пастбищ… Кадыр-ака скатал паласы с настила и занес в пристройку. Вылил воду из самовара, плеснул воды на золу. Это значило, что чайхана закрыта.
Он торопливо зашагал домой, через мост, но где-то в конце его остановился, прислушался к себе и почувствовал, что его все еще гложут опасения. Тогда он прикрыл свои синие глаза и прислушался к притихшему внешнему миру. Если бы у байского дома был выстрел — сюда донеслось бы. Если бы на новичка пошли с холодным оружием, он не из слабых, долетели бы крики, а ничего не было. И вдруг в воображении его обрисовалась такая картина: Масуд входит во двор, где в недавнем прошлом коротали время жены Нарходжабая, а кто-то набрасывает ему на голову мешок, и руки, длинные и беспощадные, начинают душить…