— Ну вас, вы плохой парень! Отпустите!
Пальцы его послушно разжались, тотчас же. Она шагнула, но он забежал вперед и встал перед ней, растопырив свои ручищи.
— Когда придете еще?
— Никогда! А ну, уберите руки!
— А я песню хотел допеть… — Масуд беспомощно улыбнулся. — Придете?
— Не знаю…
Он отступил.
— Если не будете распускать своих ужасных рук, может быть, и приду.
— Не буду. Честное комсомольское!
Дильдор рассмеялась так же беспечно, как и впервые, когда появилась здесь.
— Комсомольское? Это что такое?!
— Это коммунистический союз молодежи, к которому я принадлежу. Самое честное слово, которого не нарушают. Вы не знаете. Вы не поймете. Простите меня, дурака. И шагайте!
Он взмахнул рукой в сторону садовой калитки, а девушка как-то сникла, сжалась и побежала туда. Калитка закрылась, и Масуд, сколько ни вслушивался, не уловил шагов. У нее была легкая, летучая походка. Вот уж, верно, и след простыл…
Ну, так… Он сел на крыльцо и обхватил голову руками. Ничего вроде бы не случилось, и случилось такое, о чем он и думать не мог, когда выезжал сюда из Ташкента, и в дороге, и час назад. Очнись, Масуд! Увидел девушку в полутьме и… Забыл, что она байская дочка?
А что же, байских дочек теперь вычеркнуть из жизни?
Мысль отпечаталась в мозгу каждой буквой, повисла вопросом, на который он не мог себе ответить, но всем своим беззащитным сердцем видел и чувствовал несправедливость этого слова: вычеркнуть. Так нельзя. Так несправедливо… Сердце его было открыто жизни, и он ему верил.
Он подошел к калитке, держа одну руку на нагане, И тут же пристыдил себя: все было тихо. Сорвал прутик с низенького дерева, которое прислонилось к дувалу у калитки, и заходил по двору взад-вперед, пытаясь успокоиться. Это было трудно, но необходимо.
Ничего себе — первый вечер в кишлаке! Во дворе, где еще не стерлись следы Абдулладжана и Абиджана, он встретился с байской дочкой, и совсем не так, как ему представлялось это в дороге.
А почему он у Дильдор не спросил про убитых учителей — ведь она же видела их живыми? А что, если Шерходжа сам подослал сестру к нему? Шерходжа — вдруг вспомнилось имя байского сынка, как будто выскочило из ямы, из глубин растревоженной и напряженной памяти. Подослал посмотреть — каков он, новенький учитель, разведать…
Ну что ж, он не прятался, не запирался, песни пел, нормальный, даже веселый человек.
Вот только не очень нормально… Что не нормально? Здесь же был сторож, в большом соседнем доме, где сельсовет. Куда он делся? Ушел на ночь домой? Да нет, конечно, ночь — самое рабочее время для сторожа; наверно, забрался от страха в дом, заперся на замок изнутри и сидит там. А почему не пришел Кадыр-ака? Словно сговорились оставить нового человека одного в незнакомом месте. Привыкай. Здесь с тобой никого не будет. Зачем она приходила, эта байская дочка? Бывали моменты, когда он думал, что Дильдор отвлекала его, заставляла петь, а к дувалу подкрадывались, подходили убийцы. Но ведь и к нему должен был прийти Кадыр-ака! А — нет! Где же он, такой приличный чайханщик, с доброй, мягкой душой и пышными усами? Он не мог обмануть. Не должен…