Но ведь ты никому не говорил о звонке Алимджана Саттарова, предупредившего, что учитель едет. И велосипед — не поезд, который ходит по расписанию, нарушая тишину дальних просторов гудком своего паровоза. Вот, ты сам гадаешь, когда тебе ждать и встречать учителя. Нет, не мог убийца рассчитывать, что учитель откроет ему калитку. Плохой из тебя расследователь, Исак. Этот нож предназначался тебе, дорогой. Тогда и выходит, что о твоем отъезде не знал ничего басмач, приблизившийся ночью с ножом к твоей калитке. А раз не знал, то он не здешний, приезжий. И понять все это не так уж трудно…
С Саттаровым это следует обговорить подробно. Сейчас же… Вот слезет с коня, поднимется на второй этаж бывшего байского дома, где гости пировали, и позвонит… Но так сильно охватило и не отпускало беспокойство об учителе, что он сразу спросил, завидев у ворот крохотного, как гном, деда — сельсоветского сторожа:
— Никто не приходил? Вчера-сегодня…
— Как же! Учитель приехал! Вчера.
— А где спал?
— В школе. Где же еще!
— Ну-ну… Вы его когда видели?
— Вчера видел. Такой парень! Рослый, сильный! Как борец — хоть сейчас отправляй его на кураш! И зачем ему школа? Такой…
— Ну-ну, — опять сказал Исак и, перебив, остановил сторожа: — Можете идти домой, Ахмад-ата, отдыхать.
— Хорошо, аксакал. А ворота?
— Настежь откройте, как всегда!
Председатель сельсовета велел держать распахнутыми во весь размах ворота в свою контору, но после двух этих злодейских убийств люди кишлака все равно реже, чем раньше, заворачивали в сельсовет. Казалось бы, школа — одно, а сельсовет — совсем другое, у каждого своя нужда в нем, а вот поди ж ты — жизнь в Ходжикенте притихла, словно бы пригнулась в ожидании очередного удара. И ведь как все связано! Пуля и камень поставили свои точки на коротких путях молодых учителей, а прошлой ночью нож летел в председателя. Да пролетел мимо…
Исак в который раз представил себе, как это было, и только сейчас сердце его не то что сжало, а скрутило от мысли, что острие этого ножа могло коснуться Каримы, могло вонзиться не в дерево, а в ее тело. За что? Ему это казалось невероятным! А могло… Байская жена, сбежала от Нарходжи, который взял ее себе за долги и по шариату имел на нее все права. Сбежала — смерть! А теперь — председательская жена. Согласилась на это — смерть! Нож в грудь — ее участь…
Ну ладно. Не пугай себя, Карима жива, слава богу, а там еще посмотрим, чей верх… Исак не сомневался, что байские деньки сочтены, но кому быть на празднике новой жизни — ему или новым председателям, которые сейчас с мокрыми носами бегают по пыльным кишлачным улицам, — это еще, конечно, не известно…