Оба устали, но Нормат крепко держался своего, повторяя: да, он хотел убить Кариму и готов понести за это наказание. И вновь рассказывал, как он выдернул нож из ножен на поясном платке, как она открыла калитку. Ах, если б это повторить! Он бы прицелился лучше… Но — промахнулся. Вот единственное, о чем он жалеет. Поверите, дорогой? Если бы еще раз… За что он хотел ее убить? Как же! Карима — его родственница, дочь его тетушки. И — подумать только, чего натворила! Ей так улыбнулось счастье! Стала женой Нарходжабая, достатка хлебнула, ну, дура, живи и радуйся. Не оценила, не поняла — ее дело. Однако если уж к другому тебя потянуло, тварь, так сначала хоть разведись, не нарушай религиозной клятвы, закона! А она? Забыла, что ее мулла венчал? Легла в постель Исака… Что за это? Смерть. Ведь если советский закон кто нарушит — тоже не щадят.
Он, Нормат, мужчина — молодой и сильный, на него пал этот долг в роду — расправиться с блудницей, со всего рода смыть позор. Новые законы? В сельсовете ее развели и записали с Исаком? Может быть. Он не знает… Он знает один закон — мулла венчал. А ты сбежала? Смерть! По шариату так. Больше он ничего знать не хочет…
Алексей Петрович смотрел на него и думал — где в нем настоящее, есть ли это — настоящее? Сын табунщика Халмата, растившего баю Нарходже скаковых лошадей. Табунщик ненавидел бая, который из самого Халмата тянул жилы, да и лучших коней гробил широко и безжалостно. И хотя кони Халмата получали призы на козлодраниях и в народе их называли не конями бая, а конями Халмата, своих коней у Халмата не было. После революции они с баем разошлись, и Халмат облегченно вздохнул. Получил землю в соседнем кишлаке. Начал крестьянствовать.
А сын, Нормат, порвал с отцом и остался работать у Нарходжи. Был у него сначала мальчиком на побегушках, старался. Вырос, сделался услужливым работником, почти своим человеком, но место знал, не лез…
— Бай послал вас в Ходжикент?
— Бай? Нет. Я сам взял коня и поехал! А он ни о чем и не догадывался.
— Без позволения бая отправились?
Нормат покряхтел, поерзал, грузно уселся крепче и рявкнул:
— Бай меня выгнал накануне!
— Такого хорошего работника — и вдруг взял и выгнал? Не верится. За что?
— Ах, хозяин! — махнул рукою Нормат, многих и часто называя хозяевами, в том числе и Трошина. — Я не виноват. Клянусь, ни в чем не виноват, я честный! Я вот вам такое расскажу. Один раз…
— За что бай выгнал? — напомнил Трошин, перебивая.
— Тут все дело в Суюн-беке… Бай только с ней одной сейчас живет, все для нее. Она красивая. Но я… Нет, хозяин, я на байскую жену даже не смотрел, ходил мимо — опускал глаза. Куда мне? Разве можно? Но ему показалось, и начал придираться… Старый всегда ревнивый, мудрые люди так говорят. Вот и все. А я сюда приехал — думал: докажу баю свою верность. Убью сбежавшую от него Кариму и докажу. Приехал ее убить. Ну, что не ясно? Все ясно!