Когда Женька смотрит долго на белый потолок «почти что чёрными глазами», то ему начинает казаться, что он летит высоко-высоко над Антарктидой. Белизна потолка напоминает снег, а тени на потолке от замысловатых линий оконных занавесей — очертания берегов. Одна тень вычертила береговую линию моря Амундсена, другая — остров Росса, а третья похожа или на Берег Правды, или на Берег Китовой Бухты.
Женька перевёл взгляд на стену, где висит большая карта Антарктиды, и начал сравнивать. Но в это время в передней раздался звонок, которого Женька с мамой ждали четыре дня, вернее, девяносто шесть часов!
— Радиограммы! — крикнул Женька, срываясь с постели и со скоростью антарктического циклона врываясь в переднюю. — Радиограммы!
За Женькиной спиной раздались торопливые мамины шаги. И когда он распахнул входную дверь, мама уже была в прихожей, а на пороге стояла почтальон. В руках у почтальона было много радиограмм, так непривычно много, что мама испугалась. И Женьке стало как-то не по себе, он даже забыл нахмуриться и тревожно смотрел большими голубыми глазами…
Почтальон молча протянула Валентине Николаевне газету «Правда» с портретом лётчика Ерохина на первой странице и целую пачку радиограмм.
— A мне? — спросил Женька, сурово прищурившись.
— А тебе, как всегда, отдельная! Держи!.. А теперь распишись…
Женька вывел в книжке почтальона свою подпись, взял в одну руку радиограмму, в другую — газету «Правда» и впился глазами в фотографию. На фотографии Женькин папа стоял со своим экипажем возле самолёта «ЛИ-2», упрятав руки в боковые карманы кожаной куртки и сдвинув на лоб меховой шлемофон. Выше фотографии была помещена заметка под названием «Кергеленский циклон и подвиг лётчика Ерохина». Заметка начиналась словами:
«Уже не раз лётчик Ерохин сажал самолёт на осколки разбитых штормами ледяных аэродромов, приводил ночью тяжёлые машины на одном двигателе, взлетал во время ураганов…»
И циклон не циклон, и Антарктида не Антарктида
Газетная заметка о папином подвиге вообще-то произвела на Женьку впечатление. Одно только не понравилось — слишком короткая. Зато радиограмма отца, которую Женька ждал с таким нетерпением и даже тревогой, его просто расстроила и огорчила.
Женькин отец не писал ничего о своём подвиге, и про отвагу в радиограмме тоже не было ни словечка. И вообще он обо всём писал так, как будто там, в Антарктиде, совсем не произошло ничего особенного и героического. Просто ветер был посильнее, чем обычно, а видимость похуже, чем всегда, и мороз покрепче, поэтому лететь было немного потруднее, а сейчас опять всё по-старому — все живы-здоровы, и всё хорошо, и ветер стал потише, и видимость получше, и мороз послабее, и летать опять будет полегче. И ещё он писал Женьке то, что пишут все отцы своим сыновьям: чтобы Женька слушался маму и не расстраивал её, и ещё, что он очень соскучился по Женьке и очень ждёт от него ответа…