Его было правомерно назвать «хромой уткой». Распадается Советский Союз. Россия выходит из состава СССР, становится самостоятельным федеральным государством. Ельцин принимает участие в выборах нового теперь уже Верховного совета России, становится сначала депутатом, а затем председателем Верховного совета. И вопрос о конце политической карьеры снова оказывается на повестке дня. Только теперь этот вопрос стоит не перед Ельциным, а перед Горбачёвым. Так распорядилась история. Ельцин был свидетелем ГКЧП, но при другой России, он знал, чем это кончилось. И теперь, спустя два года, предстояло нечто подобное пережить самому. Только теперь это было открытое противостояние российского парламента российскому президенту, это столкновение можно прочесть иначе – как противостояние президента парламенту. Политическую забастовку объявил парламент, но побудил её президент своим указом 1400 «О роспуске существующего парламента и проведении новых выборов».
Парламенту, проработавшему неполных три года, это не понравилось. И он сказал «нет» президентскому указу. И началось: отказ парламента покидать Белый дом.
Парламент при этом не выглядел столь миролюбивым. Генералы Макашов, Ачалов были действующим военным щитом парламента.
Одна деталь – именно так я обозначил в своей книге «Хроника времен „царя Бориса“» случившееся со мной 21 сентября 1993 года. В этот день, в 15 часов, я улетел в Вену, где на общеевропейском конгрессе средств массовой информации предполагался мой доклад «Телевидение и демократическое обновление России».
Пока я летел, Ельцин успел выступить со своим обращением к народу. Это было то самое историческое обращение, ставшее прелюдией к президентскому указу № 1400, посвящённому роспуску Верховного совета и объявлению новых выборов. Сам указ и тем более его оглашение держались в строжайшем секрете, даже я – руководитель Российского радио и телевидения и при этом депутат Верховного совета на тот момент, конечно, был человеком достаточно информированным, и тем ни менее я ничего не знал о данном указе. Хотя меня и не только меня чрезвычайно насторожила реплика Ельцина в одном из высказываний в очередной схватке с Хасбулатовым: «Ну что ж, нас ждёт горячий сентябрь».
Сентябрь шёл к своему временному завершению, но ничего сверхгорячего не происходило. И вдруг телефонный звонок буквально выдернул меня из-под душа в венском отеле. Звонил Слава Мостовой. Он должен был приехать из Берлина на конгресс в Вену.
Слава спросил меня, знаю ли я о последних событиях, произошедших в Москве. Ничего не подозревая, я отделался уточняющей шуткой: «На какой час?!» Мостовой совершенно серьёзно ответил: «На 18 часов по московскому времени». После чего он в подробностях пересказал телевизионное выступление Ельцина. Просить о каких-либо уточнениях было бессмысленно. Я тотчас заказал обратный билет в Москву. К счастью, на завтра был утренний рейс. Затем случился мой пространный разговор с Анатолием Лысенко. Я просил его сохранить спокойствие, предупредил о своём немедленном возвращении и задал один уточняющий вопрос: «С какого часа начинает действовать указ президента?» Толя ответил: «с 20 часов». «Прекрасно, – ответил я. – У нас двумя часами ранее должен быть „Парламентский час“. Разумно действовать согласно указу президента. „Парламентский час“ пропускаем в эфир, а затем всё блокируем. В этом есть некая чистота почерка».