Это из-за Ленки всё, из-за неё, заразы, он с сыном не виделся!.. нет, не запрещала, но… мешала! Одним своим житьём-бытьём рядом с Костей! Она! Уже! Мешала! ему общаться с сыном, и точка! Она во всём виновата! Слаба, тварь, на передок, а теперь ещё и пить стала, зараза, да чтоб ты, Ленка, в ад провалилась!..
Ладно… — он потёр руками лицо, — хватит, на деле надо сосредоточиться, на деле! Сын ему верит, да и как не верить, если он читает всех — не только обычных людей, но и чернокровых, и «лампочек» — как открытые книги.
«Слышь, пап, да ты не парься так, я всё понял, спускаюсь уже!» — вспомнил отец насмешливый голос сына.
Илья позвонил Косте чуть ли не в полвосьмого утра, еле дотянул, всю ночь не спал, указание Кафтырёва обдумывал, потом поднялся ни свет ни заря и стоял теперь под окнами этого наглого, но такого дорогого мальчишки. Тот вышел уже минут через пять, слегка позёвывая, расслабленный, с улыбочкой этой своей неизменной. Здоровый-то какой стал, чёрт! Казалось, только что ведь в школу, в пятый класс, ходил, и вот уже — детина выше отца, да и в плечах тоже шире, как так быстро время пронеслось?! Кошмар…
А как отошли они в ближайший сквер, чтобы спокойно побеседовать, и сели на лавочку, такие вообще чудеса начались, ни в сказке сказать, ни пером описать! Заявил для начала сыночек, что на самом деле он — вот уже месяц как «лампочка», только не такая беспомощная, как дядя Паша и бабушка были! Сильнее всех московских «лампочек», вместе взятых.
— Но… как — месяц? — не понял, зачем сын так нагло врёт, Илья, — если я виделся с тобой неделю назад, и никакого лампочного рисунка у тебя не было?
— А теперь? — рассмеялся Костя. — Посмотри теперь!
Десятов-старший посмотрел и вдруг действительно увидел: стаю тёмных пятен той самой конфигурации, что была у Вики Лазаревой. Потом стая усугубила насыщенность, демонстрируя способности гораздо более мощные и яркие, чем у Лазаревой, пятна углублялись и нарастали прямо на глазах! И тут же, внезапно — раз! — и стая мгновенно сменила рисунок на другой, свойственный вовсе не «лампочкам», а обычным людям.
— Что?.. — обалдело проговорил Илья. — Это… но это же невозможно! как ты?.. что это такое?!
— Не видел такого никогда раньше, да? — сынок, похоже, наслаждался полным офигеванием родителя. — Ну, вот — смотри! Я могу выглядеть как угодно и кем угодно. И, между прочим, никому ещё этого не показывал, только тебе.
— П-почему же? — только и сумел вымолвить Десятов-старший, понимая пока только одно: все его ночные раздумья и планы по спасению сына — смешная нелепица, которую можно спустить в унитаз.