Однако он вовсе не от всех русских традиций отрекался. Скажем, ему никак не нравилась все более ширившаяся на Западе демократическая струя в государственном управлении — конституционные хартии, билли о правах, парламенты, разделение властей. Тут он был целиком и полностью за российское самодержавие. Как монарх он оставался абсолютным властителем, самодержцем, более того — азиатским деспотом, не только требовавшим полного и всеобщего повиновения в государственных делах, но и притязавшим на потакание его личным капризам. Он еще и усилил крепостное право. В отличие от западных абсолютных монархов, своих современников — Людовика XIV или Карла XII, он собственноручно пытал и казнил своих подданных — правда, в отличие от Ивана Грозного, только за реальные вины. Как, впрочем, собственноручно мастерил корабли и ставил дома.
Не отменял он и старую русскую традицию пьянства. «Веселие Руси есть пити…». Более того, развивал ее и усиливал, организовав в восемнадцатилетнем возрасте «Всешутейший и всепьянейший собор», в который вошли десятки его сподвижников. Были расписаны чины и звания в этом соборе, учреждены обряды. Собор пародировал церковную организацию, впрочем, не право славную. От 80 до 200 гуляк шатались по имениям богатеев и заставляли поить и кормить себя до упаду. Петр учредил ассамблеи — сборища для танцев и общения, с непременным повальным пьянством. На ассамблеях ввел обычай штрафовать за недостаточное усердие в возлияниях кубком Большого Орла, так что пить приходилось до потери сознания, здоровья, в некоторых случаях до смерти. Заставлял пить и женщин. Когда дочь вице-канцлера Шафирова отказалась от чарки водки, закричал ей: «Скверное еврейское отродье, я научу тебя слушаться!» — и влепил ей две оплеухи (Царь вообще не любил и не пускал в свое государство евреев как нацию — считал их хитрыми обманщиками, но отдельных евреев приближал и возвышал: иностранные дела поручил вести Шафирову, первым полицмейстером Петербурга сделал Девьера).
В числе неотмененных традиций допетровской Руси были и нравы сексуальной свободы с беспутными женками, а также, поначалу легкое, отношение к мужеложству. Лишь с 1706 года в воинские артикулы стал вводиться заимствованный у шведов запрет мужеложства, распространявшийся только на военных.
Часто говорят, что Петр цивилизовал Россию варварскими средствами — кнутом и дыбой, царской дубинкой, пьяными ассамблеями. Петр и сам во многом оставался грубым и диким, даже на взгляд тогдашней, еще не очень цивилизованной Европы.
Во время путешествия Великого посольства по Европе выходки Петра Михайлова, инкогнито которого было тайной Полишинеля, показывали, что он предстал перед европейцами сумасбродным и не очень воспитанным юношей. В Кенигсберге его встречает придворный церемониймейстер Иаков фон Бессер, поэт и ученый. Петр срывает с него парик и отбрасывает прочь. «Кто это?» — спрашивает он у своих. Ему объясняют. «Хорошо, пускай приведет ко мне девку». Встреченную на улице придворную даму он остановил окликом «Halt!», взял часы, висевшие у нее на корсаже, посмотрел, который час, отпустил и пошел дальше.