Помоечной назывался крашенный ярко-голубой краской сарайчик-пристройка, прилепленный возле задней двери к зданию нашей детской районной больницы. Сарайчик был крошечный. В нем только и помещались что бойлер да длинный стол, обитый оцинкованной жестью, на который мы выгружали из тазов грязные тарелки, да еще — четыре глубокие стальные «мойки» и два бака, куда сбрасывали остатки пищи. Баки вечером увозили в ближний совхоз. Появился этот сарайчик, когда — в период больших обновлений — от центральной водопроводной трубы подвели отводку к столовой, находившейся в торце здания, с противоположной стороны от операционного блока. Вели не внутри, а по траншее снаружи, и долбить стену ради мытья посуды не стали. Платить за работы должен был райздрав, а он (райздрав), немного помучавшись, под конец принял единственно верное решение — для помывки кастрюль пристроить к стене сарайчик, а внутреннюю подводку все-таки провести, но когда-нибудь позже. С тех пор дежурные санитарки таскали кастрюли и тазы с посудой через торцовую дверь в сарайчик и обратно. Дежурили они в столовой по одной, кастрюли были толстостенные, тяжелые, тазов — не перетаскать, и потому старшим выздоравливающим разрешалось им помогать. Нам это было в радость. Во-первых, мы изнывали от скуки. Во-вторых, помощникам в столовой нет-нет да перепадало угощение в виде лишней порции омлета или запеканки, или крепкой черной горбушки с порционным куском сливочного масла, от которого не отказывались и домашние девочки. В-третьих, сразу за помоечной вызревал виноград. Он разросся над всем задним двором, превратившись в ажурную кровлю, и теперь, в сентябре, с нее свисали крупные, уже созревшие, похожие на розовые плафоны гроздья «изабеллы». Там же, в заднем дворе, часто стоял подолгу грузовик, который привозил в больницу продукты и увозил в совхоз пустые бидоны из-под молока и баки с объедками. Если вскарабкаться на колесо, а оттуда в кузов, то можно было достать до ягод. «Все обклевали оглоеды! — кричала сестра-хозяйка, гоня кого-нибудь от грузовика вафельным полотенцем. — Уже и дозревать нечему. Обклевали чисто воробьи!» (воробьи были главный враг). Но мы, если и лазали за ним, то после обеда, а по утрам, закончив с тазами, сразу бежали в палаты, боясь опоздать к обходу. Меня к тому времени давно перевели в общую, где лежали еще семь девочек. Две из них были, как и я, из числа старших выздоравливающих. У двух других был постельный режим, а еще три были малолетки разного возраста, которым шастать с нами не позволялось.