Кайли, под наплывом любви и восхищения, едва не повинилась в ответ, что это она заказывала для Бена те бессчетные пиццы и она же сыпала пепел в туфли Джиллиан. Но есть тайны, которые лучше хранить в себе, особенно когда суть их – дурацкие проделки из чувства ребяческой обиды. И Кайли ничего не сказала – даже о том, как будет скучать по Джиллиан. Лишь обняла покрепче тетю и стала помогать ей складывать одежду в очередной картонный ящик с последующей доставкой к Бену.
– Как, снова наряды?
Бен схватился за голову, словно все шкафы в его доме полны до отказа и больше не выдержат, но Кайли видела, что он сияет от удовольствия. Он сунул руку в картонный ящик, вытянул оттуда черные кружевные колготки и, ловко завязав три узла, превратил их в таксу. Кайли так поразилась, что захлопала в ладоши.
Джиллиан между тем подошла с еще одним ящиком – на этот раз набитом обувью, – и, прижав его локтем к бедру, освободила себе руки для аплодисментов.
– Видишь, почему я не устояла? – шепнула она Кайли. – Много ты встречала мужчин, которые так умеют?
Утром, когда родные уедут, Джиллиан помашет им вслед, пока они не скроются за поворотом, а потом, уверена Кайли, тоже уедет – к Бену. Они к тому времени будут катить в Массачусетс, подпевая, как всегда, песням, которые передают по радио. Как будут проходить их летние каникулы, заранее известно без вопросов, – тогда откуда вдруг у Кайли это предчувствие, что им, быть может, не суждено даже чемоданы вынести к машине?
Шагая с Гидеоном на спортплощадку в этот жаркий, ясный день, Кайли силится вообразить их отъезд к тетушкам и не может. Обычно ей не составляет труда нарисовать себе поездку во всех подробностях, от сборов в дорогу до уютных посиделок на крылечке у тетушек в дождливую погоду, – сегодня же ее попытки представить мысленно эту неделю в Массачусетсе кончаются ничем. Мало того: озираясь на дом, Кайли испытывает и вовсе непонятное чувство. Будто неведомо как и почему, дом этот потерян для нее и озирается она лишь на воспоминание, на место, где жила однажды и которое никогда не забудет, но куда возврата для нее больше нет.
Кайли спотыкается о выбоину в тротуаре, и Гидеон машинально поддерживает ее, чтобы не упала.
– Ты как, нормально? – спрашивает он.
Кайли думает о матери, которая занята стряпней на кухне, – черные волосы подвязаны так, что и не скажешь, какие они густые и красивые. Думает о тех ночах, когда лежала с температурой, а мать сидела рядом в темноте, готовая дать ей попить водички, приложить ко лбу прохладную ладонь. Вспоминает, сколько раз запиралась в ванной комнате, страдая, что выросла такой долговязой, и мать терпеливо уговаривала ее выйти из-за закрытой двери, не позволяя себе никаких упреков за глупое и несерьезное поведение. А главное, вспоминает тот день, когда Антонию в парке толкнули на землю и белые лебеди, потревоженные возней на берегу, расправили крылья и полетели прямо на Кайли. Ей запомнилось, с каким выражением лица Салли бежала по траве, размахивая руками с такой яростью, что лебеди не осмелились подступиться ближе. Они поднялись и пролетели над прудом, так низко, что от их крыльев по воде шла рябь, и после уже не возвращались – ни разу, никогда.