Джиллиан кивает:
– Надо было вообще с ним не знакомиться. То была изначально моя ошибка.
Салли внимательно изучает лицо сестры в зеленоватом лунном свете. Джиллиан, может быть, и красива, но ей уже тридцать шесть, и она слишком часто влюблялась.
– Он тебя бил?
– Это что, имеет значение?
С близкого расстояния Джиллиан определенно не выглядит молодо. Слишком долго жила в Аризоне – вот и глаза слезятся, хотя она уже больше не плачет.
– Да, – говорит Салли. – Имеет. Для меня – имеет значение.
– Понимаешь… – Джиллиан отворачивается от «олдсмобиля», потому что иначе ей не забыть, что всего лишь несколько часов назад Джимми подпевал в машине кассете с записью Дуайта Йокама. Эту песенку она готова была слушать снова и снова – ту, в которой поется про клоуна, – и Джимми, на ее вкус, исполнял ее в миллион раз лучше, чем достаточно много сказано, учитывая, что она без ума от Дуайта. – В этот раз я действительно любила. Всем нутром. Веселого мало, в сущности. Это жалкое состояние. Непрерывно хотела его, как ненормальная какая-то. Как будто я тоже вроде тех женщин.
Те женщины, на кухне в сумерках, с мольбой падали на колени. Божились, что в жизни больше ни на что не позарятся, только бы им досталось то, чего они желают сейчас. Тогда-то, бывало, Салли с Джиллиан и давали клятву, сцепляясь мизинцами, что они такого несчастья, таких мучений не допустят. Что бы ни случилось, такому с ними не бывать, – вот о чем перешептывались они в темноте, сидя на пыльной черной лестнице, словно желание – это вопрос личного выбора.
Салли как бы заново видит газон перед домом, великолепие знойной ночи. Она все еще чувствует, как мурашки бегут по спине, но ее это больше не волнует. Со временем ко всему привыкаешь, даже к чувству страха. Это, в конце концов, ее сестра, та девчушка, которая когда-то, случалось, не засыпала, если Салли не споет ей колыбельную или не посидит рядом, тихонько перечисляя, что тетушки кладут в свои зелья и какие слова говорят во время заклинаний. Это женщина, которая целый год звонила ей каждый вторник ровно в десять вечера.
Салли думает о том, как Джиллиан цеплялась за нее, когда тетушки первый раз привели их с черного хода в старый дом на улице Магнолий. Пальцы у Джиллиан были липкие от жвачки и холодные от страха. Она ни за что не хотела отпустить руку сестры, даже когда Салли пригрозила, что будет щипаться, – только сжимала ее все крепче.
– Берись-ка, тащим его назад, – приказывает Салли.
Они подтаскивают его к тому месту, где растет сирень, и следят за тем, чтобы, как их учили тетушки, не повредить корней. К этому времени птички, что ютятся по кустам, крепко спят. Жуки спрятались на листьях форситии и айвы. Сестры работают, и удары их лопат звучат размеренно, без натуги, словно ребенок хлопает в ладоши или с ресниц капают слезинки. Только один раз настает тяжелый момент. Салли никак не удается закрыть Джимми глаза. Она слышала, что такое бывает, когда покойник хочет увидеть, кому будет черед последовать за ним. И потому Салли заставляет Джиллиан отвернуться и не глядеть, как она засыпает его землей. По крайней мере, так лишь одной из них будет сниться каждую ночь его неподвижный взгляд, устремленный на нее.