– Ну, готовьтесь, – говорит Джиллиан, подходя к кабинке, где дожидаются трое очень недовольных посетителей с пониженным содержанием сахара в крови и иссякшим запасом терпения.
– Мы уже сорок пять минут как готовы, – возмущается Салли. – Если у тебя есть объяснение, хорошо бы ему оказаться убедительным.
– А вы что, сами не видите? – говорит Джиллиан.
– Мы видим, что ты ни о ком не думаешь, кроме себя, – встревает Антония.
– Ах вот как? – говорит Джиллиан. – Что ж, кому знать, как не тебе! Ты у нас – первый специалист по этой части.
– Мать честная! – вырывается у Гидеона Барнса.
Он в этот миг забывает про урчание в своем пустом животе. Уже не важно, что у него все ноги затекли от долгого сидения в тесной кабинке. К ним приближается кто-то очень похожий на Кайли, но только выглядит этот кто-то – обалдеть! Коротко стриженные белокурые волосы, тоненькая фигурка, но не такая, как у цапли, а как у девушки, в которую не захочешь, а влюбишься, даже когда знаком с ней уже сто лет, хотя и сам-то едва еще вышел из детского возраста.
– Ни хрена себе! – говорит Гидеон, когда этот кто-то подходит ближе.
Это и в самом деле Кайли. То есть должна быть Кайли, так как, когда она улыбается, ему виден зуб со щербинкой, обломанный прошлым летом, когда она спикировала на землю за мячом во время тренировки по футболу.
Заметив, что все уставились на нее разинув рот, точно аквариумные рыбки, к которым ее бросили в воду, Кайли чувствует, как ее кольнуло что-то похожее на неловкость или, пожалуй, сожаление. Она протискивается на место рядом с Гидеоном.
– Есть хочу, умираю, – только и выдает она. – Что заказали – пиццу?
Антония отпивает воды из стакана и все равно не может прийти в себя. Случилось нечто ужасающее. В привычном порядке вещей произошел сдвиг, столь кардинальный, что мир уже как бы вращается вокруг другой оси. Антония физически ощущает, как она блекнет в желтом свете ресторанных ламп; она всего лишь сестра Кайли Оуэнс – та, морковно-рыжая, из кафе-мороженого, у которой плоскостопие и повреждено плечо – ни в теннис сыграть, ни подтянуться на турнике.
– Что, никто так-таки ничего не скажет? – спрашивает Джиллиан. – Типа: «Кайли, ты выглядишь сногсшибательно! Ты просто великолепна! Поздравляем!» А?
– Как ты могла? – Салли оказывается лицом к лицу с сестрой. Она хоть и пила кьянти чуть ли не целый час, но теперь совершенно трезва. – Тебе не пришло в голову, что надо бы спросить у меня разрешения? Что, может быть, ей еще рано красить волосы, и малевать лицо, и заниматься неизвестно чем еще, что приведет ее на ту же мерзкую дорожку, с которой ты сама не сворачиваешь всю жизнь? Ты не подумала, что я не желаю, чтобы она стала такой, как ты, и что тебе, будь у тебя хоть какие-то мозги, тоже не следовало бы желать ей такого, особенно учитывая твой свежий опыт, и ты прекрасно знаешь, о чем речь! – Салли уже не помнит себя и не заботится о том, чтобы понизить голос. – Как ты могла это сделать? – кричит она. – Как посмела!