– Ой, я тебя умоляю, – говорит Антония.
После встречи со Скоттом она невольно испытывает некоторое самодовольство. Безответная любовь так надоедает! Нужно быть дурочкой или одержимой, чтобы стоять вот так и лить слезы под иссиня-черным небом.
– Очнись! – призывает она сестру. – Это совершенно чужие люди, – может, у них просто крыша поехала! Не обращай внимания. Опусти шторку и кончай быть ребенком.
Но именно это и случилось с Кайли. Она рассталась с детством и, став старше, обнаружила, что знает и чувствует слишком многое. Куда бы она ни пошла – в магазин ли за покупками или в городской бассейн поплавать перед обедом, – ее обступают сокровенные людские эмоции, они просачиваются наружу сквозь поры кожи, собираются в воздухе облачком и плывут над головой. Только вчера Кайли обогнала на улице старушку, которая прогуливала своего дряхлого пуделя, изувеченного артритом и едва передвигающего ноги. От старушки веяло таким горем – ей предстояло в конце недели отвезти своего пса в ветеринарную лечебницу, где его страданиям положат конец, – что Кайли была не в силах сделать больше ни шагу. Опустилась на край тротуара и, просидев так дотемна, добрела до дому обессиленная и опустошенная.
Хорошо бы сбегать сейчас погонять в футбол с Гидеоном, не принимать так близко к сердцу чужую боль! Снова сделаться двенадцатилетней, чтобы мужчины, когда проходишь по Развилке, не кричали тебе вслед из своих машин, как им хочется тебя трахнуть! Хорошо бы иметь сестру, которая ведет себя по-человечески, и тетю, которая не плачет по ночам так, что наутро впору подушку выжимать…
А главное – хоть бы убрался с их заднего двора этот мужчина! Он и сейчас там, вон он, в эти минуты, когда Антония, напевая себе под нос, идет на кухню перехватить что-нибудь до обеда. Кайли может его разглядеть, так как из этого окошка видна не только передняя часть их двора, но и боковая. Ненастье ему нипочем, – наоборот, ему как раз по нраву потемневшее небо и ветер. Дождь не мешает нисколько. Он струится прямо сквозь него, и каждая капля при этом отсвечивает синим. Его начищенные ботинки едва припорошило землей. Белая рубашка накрахмалена и выглажена. Несмотря на это, присутствие его тлетворно. При каждом вздохе изо рта у него валится всякая гадость. Зеленые лягушата. Капли крови. Шоколадные конфеты в обертке из нарядной фольги, но с ядовитой начинкой, от которой идет вонь каждый раз, как он разламывает конфетку пополам. Ему стоит лишь щелкнуть пальцами – и все приходит в негодность. Все, что было исправным, портится. Ржавеют спрятанные в стенах водопроводные трубы. Крошится в труху кафельная плитка, которой покрыты полы в подвале. Змеевик в холодильнике перекручивается, и продукты невозможно сохранять свежими – протухают яйца под своей скорлупой, весь сыр покрывается зеленой плесенью.