У мужчины там, в саду, нет собственного цветового окаймления, но он часто запускает руки в лиловую с багрянцем тень у себя над головой и размазывает по себе свечение, исходящее от сирени. Для всех, кроме Кайли, он невидим, и тем не менее в его власти выманивать из дому всех этих женщин. Это он поздними ночами тревожит своим шепотом их сон. «Детка», – обращается он даже к тем из них, кто уже и не чаял услышать когда-нибудь от мужчины такие слова. Он проникает в сознание к женщине и остается там до тех пор, пока она не окажется, вся в слезах, на тротуаре, жадно вдыхая аромат сирени, – однако и тогда он не намерен никуда уходить. Он далеко еще не доделал свое дело.
Кайли наблюдает за ним с самого своего дня рождения. Она понимает, что больше он никому не виден, хотя птицы чуют его присутствие и облетают кусты сирени стороной; белки тоже замирают на всем скаку, когда окажутся нечаянно слишком близко. А вот пчелы его не боятся. Их, напротив, будто влечет к нему, они так и вьются над этим местом, и всякий, кому вздумается подойти ближе, рискует быть ужаленным – возможно, даже не раз. Мужчину, который там, в саду, легче увидеть в дождливый день или поздним вечером, когда он возникает из ничего, как бывает, когда глядишь в пустое небо и вдруг, откуда ни возьмись, прямо перед глазами – звезда. Он никогда не ест, не пьет и не спит, но это не значит, что он ничего не хочет. Хочет, и с такой силой, словно, по ощущению Кайли, воздух вокруг него сотрясают разряды электричества. С недавних пор он взял моду, когда она смотрит на него, отвечать ей тем же. Ее от этого жуть берет. Просто мороз пробирает до костей. А он повадился делать это все чаще – знай таращит на нее глаза. Где бы она ни находилась – за кухонным окном или на дорожке, ведущей к задней двери. Может хоть целые сутки следить за ней при желании, ему ведь нет надобности моргать – никакой и никогда.
Кайли начала расставлять по подоконникам мисочки с солью. Сыпать на порог у каждой двери розмарин. И все равно он умудряется пробраться в дом, когда все уснут. Кайли ложится позже всех, но и она не может бодрствовать вечно, хотя и сдается не без усилий. Нередко засыпает одетая, над открытой книгой и при верхнем свете, поскольку тетя Джиллиан, которая все еще живет в той же комнате, не хочет спать в темноте, а в последнее время, спасаясь от запаха сирени, стала требовать, чтобы к тому же и окна были плотно закрыты, даже когда жара стоит такая, что дышать нечем.
Бывают ночи, когда всем в доме в одни и те же минуты снится страшный сон. А иногда все поголовно спят так крепко, что никакими будильниками не добудиться. В любом случае, Кайли знает: если Джиллиан плачет во сне, стало быть, неподалеку побывал он. Если, проходя по коридору внизу, зайдешь в уборную и увидишь, что засорился унитаз, а спустишь воду – наверх всплывает дохлая птица или летучая мышь, значит, это его работа. В саду завелись слизняки, в погребе – мокрицы, а черные лодочки Джиллиан – лаковые, на высоком каблуке, купленные в Лос-Анджелесе, – облюбовали себе под жилье мыши. Глянешь в зеркало – и твое отражение расплывается. Пройдешь мимо окна – и начинает дребезжать стекло. Это он, мужчина в саду, повинен, если утро началось с глухого проклятия, если кто-то больно споткнулся на ходу, если любимое платье разорвано так безнадежно, будто его нарочно изрезали ножницами или охотничьим ножом.