Оставшись наконец одна, Салли сразу же направляется на задний двор. Лягушка все еще там – тоже ждала, за компанию с ней. Она забивается поглубже в траву, а Салли тем временем идет в гараж и застает ее на прежнем месте, когда возвращается с садовыми ножницами и со стремянкой, которой обычно пользуется, когда нужно сменить лампочку или снять что-нибудь с верхней полки в кладовой.
Садовые ножницы остались в доме от прежнего хозяина, они старые и ржавые, но сегодня они еще, безусловно, ей послужат. На дворе между тем уже становится жарко и душно, над подсыхающими лужами курятся испарения. Салли готова к тому, что ей помешают. Ей не приходилось до сих пор иметь дело с призраками, которым нет успокоения, но она полагает, им свойственно, скорее всего, из последних сил цепляться за реальность. Она не удивится, если Джимми высунется из травы и ухватит ее за лодыжку, ей не покажется странным, если она отхватит себе ножницами кончик пальца или свалится со стремянки. Странным кажется как раз то, как споро и легко подвигается у нее работа. Впрочем, мужчину типа Джимми такая погода, как сегодня, будет вряд ли располагать к активности. Он предпочтет включенный кондиционер и упаковку свежего пива. Предпочтет подождать, пока настанет вечер. Если женщине приспичило трудиться на солнцепеке – пусть, он не станет вмешиваться, а лучше растянется на спине где-нибудь в тенечке, когда она еще и стремянку не успеет поставить.
Но Салли привыкла к тяжелой работе, особенно в глухую зимнюю пору, когда она ставит будильник на пять утра и поднимается ни свет ни заря, чтобы до того, как уйти с девочками из дому, ей хватило времени расчистить от снега дорожки и хотя бы раз загрузить грязным бельем стиральную машину. Она считала, что ей повезло, когда нашла себе работу в школе, где могла больше бывать со своими детьми. Теперь она может оценить, как умно тогда поступила. Лето всегда принадлежит ей, и это незыблемо. Вот почему ей нет необходимости торопиться, сводя кусты сирени. Если надо, может потратить на это хоть целый день – главное, что еще до наступления темноты этой сирени здесь не будет.
Останутся на краю двора одни лишь редкие пеньки, темные и корявые, ни на что не годные, – разве что под каким-нибудь спрячется лягушка. Воздух будет недвижен и тих – комар зажужжит, и то услышишь; в последний раз за день подаст голос пересмешник, и все стихнет окончательно. Спустится ночь, и на улице, аккуратно связанные веревкой, будут лежать охапки сучьев и цветущих веток, дожидаясь утра, когда их подберет пикап мусорщика. Женщины, которых неудержимо влечет к сирени, придут и увидят, что кусты сведены под корень, роскошные цветы обратились в мусор, разбросанный вдоль тротуара и сточной канавы. Обнимутся они тогда и воздадут хвалу простым, понятным вещам и наконец-то вздохнут свободно.