– А что тогда при чем?
– Рок. – Джиллиан захлопывает учебник. Улыбка у нее замечательная, в этом ей определенно не откажешь. – Судьба.
Ночью Кайли размышляет о судьбе. Думает о своем отце, которого помнит лишь по единственной фотографии. Думает и о Гидеоне Барнсе, потому что, дай себе волю, могла бы в него влюбиться, и знает, что он мог бы ответить ей тем же. Только Кайли далеко не убеждена, что это ей нужно. Не уверена, что она к этому готова и будет вообще готова когда-нибудь. Она в последнее время так восприимчива, так чутко улавливает все вокруг, что без труда может перехватить то, что снится Джиллиан, лежащей в постели напротив, – такие неприличные, откровенные сны, что Кайли просыпается вся горячая, растревоженная, в еще большем недоумении и замешательстве, чем прежде.
Оказалось, что быть тринадцатилетней – совсем не то, на что она надеялась. В тринадцать лет одиноко и ничуточки не весело. Иногда создается такое впечатление, будто она ненароком забрела в неведомый таинственный мир, где все непонятно. Когда она смотрится в зеркало, то не может решить для себя, кто же она все-таки. Если в конце концов это удастся установить, будет понятно хотя бы, в какой цвет покрасить волосы – светлый или каштановый, а пока что она на перепутье. На перепутье решительно во всем. Ей скучно без Гидеона; она спускается в подвал и достает шахматную доску, которая неизменно напоминает ей о нем, но заставить себя взять трубку и позвонить ему не может. Если ей встретятся девочки из ее класса и позовут с собой купаться или прошвырнуться по торговому центру, ей это неинтересно. Не потому, что она имеет что-нибудь против них, – просто ей неохота, чтобы они увидели, кто она есть на самом деле, когда ей самой это еще неизвестно.
Зато ей известно другое: что необходимо быть начеку, иначе – жди беды. Этому Кайли научил тот мужчина у них в саду, и такой урок она забудет не скоро. Беды окружают нас со всех сторон, просто для большинства людей они невидимы. Большинство всегда придумает способ оградить себя от чужих страданий: один припадет к бутылке, другой отмахает двойную дистанцию в бассейне, третий просидит целый день без еды, не считая твердого яблочка да головки зеленого салата; однако Кайли не из их числа. Она слишком отзывчива, способность чувствовать чужую боль у нее все возрастает. Если увидит на улице коляску, в которой надрывается малыш, весь красный от негодования, что о нем забыли, у нее самой портится настроение на весь остаток дня. Если мимо проковыляет собака, у которой застрял в лапе камешек, если женщина в супермаркете, выбирая фрукты, остановится вдруг, закрыв глаза под внезапным наплывом воспоминаний о юноше, утонувшем пятнадцать лет тому назад, – о том, кого она так любила, – Кайли переживает это в состоянии, близком к обмороку.